Читать книгу "Басилевс - Виталий Гладкий"

Однако это ранение подействовало на Ардабевриса как комариный укус на медведя: меч, скользнув по ребрам, всего лишь порезал кожу. Вызывающе захохотав, сармат макнул пальцы в кровь и, сняв шлем, облизал их, злобно скалясь и рыча, будто волк.

Силы оставляли юношу. Словно в тумане он увидел, как Ардабеврис не торопясь вложил меч в ножны и взял в руки топор. Перекинув щит за спину, алан деловито поплевал в ладони, как дровосек перед началом работы, повертел оружием над головой, приноравливаясь, и поднял в галоп нетерпеливо храпящего жеребца. У коня сармата тоже были свои счеты с саврасым Савмака – каменной твердости копыта недавнего дикаря не раз и не два испытали на прочность его чешуйчатое облачение.

Уже не надеясь ни на что, юноша со стоицизмом истинного варвара закрылся щитом и отрешенно затянул севшим голосом древнюю воинскую песнь. Лишь саврасый, не догадываясь о состоянии хозяина, слегка присел на задние ноги, готовясь достойно встретить неистового в злобе жеребца. Глаза саврасого метали огонь, а мягкие бархатистые губы растянулись в свирепом оскале, обнажая крепкие зубы, готовые рвать, кусать, дробить все, что угодно.

И удар не заставил себя долго ждать. Топор с хрустом прогрыз в щите брешь и застрял; но это обстоятельство, весьма неприятное для Ардабевриса, будь юноша при силе, и в полном здравии, теперь никак не повлияло на участь Савмака – теряя сознание, царевич выпустил из слабеющей руки акинак и рухнул на землю, едва не завалив сармата, из-за чего тому пришлось выпустить рукоять грозного оружия. Едва избежав увечья от копыт саврасого, алан отъехал на безопасное расстояние и, потрясая руками, три раза прокричал победный клич сарматов. Ответом ему была гробовая тишина гипподрома, прерываемая лишь бряцанием оружия двух других поединщиков, все еще выясняющих отношения.

– Собаки! – прохрипел раздосадованный алан на сарматском языке. – Даже враги приветствуют победителя, если бой был честный и на равных. Тьху! – сплюнул он, смахивая ладонью обильный пот с разгоряченного лица. – И эти люди считают нас варварами… – Ардабеврис посмотрел на поверженного Савмака. – Жаль, что я не могу добить тебя, скифский перевертыш. Ну да ладно, отыграюсь на другом, – с этими словами он одел шлем и, понукая коня, бросился на подмогу Варгадаку.

Митридат, краем глаза увидев распростертого на земле Савмака (к нему уже спешили его товарищи-гиппотоксоты, чтобы унести юношу подальше от копыт лошадей сражающихся), только крякнул удрученно – такого исхода он не ожидал. Пора было прекращать игру в кошки-мышки, затеянную им с порядком уставшим Варгадаком. Словно проснувшись, Митридат зычным голосом прокричал боевой клич понтийских гоплитов и с остервенением, будто в него вселились все чудища аида, накинулся на языга. Ошарашеный таким натиском Варгадак попытался прикрыться остатками щита, но беспощадный кистень уже вгрызался шипами в его шлем. Последнее, что увидел сарматский воин, перед тем, как погрузиться в беспамятство, были бешенные глаза Митридата и пламенеющее предзакатное небо, почему-то вращаю-щееся, будто колесо быстро мчащейся повозки.

Ардабеврис опоздал с помощью на какое-то мгновение. В запале он так и не успел заметить, каким оружием был сражен его товарищ, а потому поначалу просто опешил, этим самым предоставив Митридату возможность занять хорошую оборонительную позицию. Пока сарматы вытаскивали едва не волоком тяжеленного Варгадака за пределы ристалища, алан оценивающим взглядом окинул внушительную фигуру нового соперника. И тут же пожалел, что так неосмотрительно оставил топор в щите Савмака – победитель Варгадака, отменного, неустрашимого бойца, был, конечно же, незаурядным воином.

Заметив нерешительность Ардабевриса и поняв ее причину, понтийский царевич с пренебрежительной улыбкой бросил кистень на землю, оставив только меч и кинжал, как и у противника. Правда у Митридата уже не было щита, но, похоже, это мало волновало богатыря, несмотря на взорвавшихся криками зрителей, поначалу бурно приветствовавших его победу, а теперь не менее яростно оравших, советуя поднять щит.

– Какое им дело до того, помру я или выживу? – с горечью в голосе спросил у самого себя Митридат. – О, боги, до чего жалки эти людишки! Их ведь волнует не то, что может пролиться моя кровь, и оборвется еще одна жизненная нить, а всего лишь престиж Пантикапея и возможность подольше наслаждаться смертоубийством. Но я постараюсь некоторых разочаровать…

Приободрившийся Ардабеврис, только теперь заметивший, что у Митридата нет щита, тронул поводья и, понукая коня зычными воплями, поскакал на юношу, размахивая мечом. Однако, в его с виду яростном стремлении смять и повергнуть противника проницательный наблюдатель мог бы заметить некоторую скованность и опаску. Даже жеребец алана, свирепый вороной аргамак, почувствовав настроение хозяина, бежал не так ходко, больше повинуясь узде, нежели выработанной годами тренировок привычке побыстрее сблизиться с конем противника, чтобы пустить в ход копыта и зубы, не обращая внимания на раны и боль в чутких ушах от грохота и лязга оружия над головой.

Митридат взял с места в карьер несколько позже Ардабевриса, но он, похоже, не очень и спешил. Его конь был похож на жеребца Варгадака – такой же мощный широкогрудый полукровка, сын вольных степных просторов, – но изящные стройные ноги скакуна указывали на редкую прыть. Этого игреневого красавца присмотрел для Митридата на торжище сам Савмак. Он же его и объездил. К сожалению, конь оказался слишком мирным, его невозможно было заставить наносить увечья себе подобным, но этот недостаток (с точки зрения воина) с лихвой окупался невероятной способностью жеребца чувствовать малейшие движения ног наездника, которыми обычно управляли конем во время боя. Даже Савмак дивился этому – временами казалось, что игреневый понимает мысли Митридата и даже опережает его желания.

Алан увидел порхающую в воздухе металлическую рыбину чересчур поздно. Он даже не заметил, когда Митридат достал из ножен паразонион, а мощный кистевой бросок ему показался просто отвлекающим внимание жестом. Все, что успел сделать сармат, так это подставить щит, жалобно задребезжавший, когда хорошо каленое широкое лезвие ножа вонзилось в него едва не по рукоять, пробив насквозь. На какое-то мгновение Ардабеврис потерял противника из виду – в это время Митридат, держась за ремни седла-потника, по-скифски сполз на лошадиный бок; этому приему его научил Савмак. А когда опешивший сармат поторопился опустить щит, могучая рука понтийского царевича, обхватив за талию, смела его с крупа вороного скакуна.

Дальнейшее показалось Ардебаврису дурным сном: ловким движением обезоружив его, юноша поднял алана над головой и под восхищенный рев зрителей сделал круг по гипподрому. Затем, подъехав к скамье, где сидел уже несколько повеселевший царь Перисад, он мощным броском вогнал полуобезумевшего от бессильной ярости и стыда Ардабевриса едва не по самые плечи в рыхлую по краям песчаную подсыпку ристалища. Алан потерял сознание, что и спасло его от новых душевных мук, в особенности когда полномочного посла союза сарматов выкапывали из земли, словно созревшую репу.

Отсалютовав мечом, Митридат поторопился к Савмаку, лежащему на толстой войлочной кошме неподалеку от коновязи, кстати, по соседству с Варгадаком. Но, приблизившись, широко улыбнулся и отвернул в сторону – похоже, в его помощи и участии юный скиф уже не нуждался. Над ним хлопотали две женщины; одна из них была Анея, а вторую, несмотря на ее длинный плащ с капюшоном, скрывающим лицо, Митридат мог бы узнать по грациозной осанке на любом расстоянии: прекрасная Ксено, стоя на коленях, поила пришедшего в себя Савмака подогретым вином, с нескрываемой тревогой поглядывая на повязку, сквозь которую проступала кровь.