Читать книгу "Хозяйка Дома Риверсов - Филиппа Грегори"

И королева, осознав наконец, какая ей грозит опасность, ринулась вниз по лестнице, стуча башмаками по каменным ступеням.

— Отпустите меня, я пойду сама! — сердито бросила она. — Поступим так: я вернусь в Эклс-Холл, а вы останетесь здесь; вы должны остановить их и не дать им погнаться за мной.

Я едва поспевала за ней, когда она мчалась к кузнице. Кузнец как раз обработал копыта ее лошади и собирался ее подковывать.

— Прибейте подковы задом наперед! — велела ему Маргарита.

— Как? — изумился он.

Она вытащила из кармана серебряную монету, сунула ему и повторила свой приказ:

— Задом наперед! Да поживее! Прикрепите подковы не слишком прочно — по два гвоздя на каждую. — Она повернулась ко мне: — Если они погонятся за мной, это собьет их со следа. Они не сразу поймут, в какую сторону я поехала.

Я уставилась на нее во все глаза — мне вдруг стало ясно, что она и есть та самая королева из моего видения, скачущая верхом на лошади, подкованной задом наперед.

— Куда мы направимся?

— Я направлюсь! — уточнила она. — Я вернусь в Эклс-Холл, заберу принца и короля и подниму остальную армию — пусть преследуют графа Солсбери хоть до самого Ладлоу, если потребуется.

— А что же делать мне?

На меня она даже не смотрела, она смотрела на кузнеца и торопила:

— Скорей, скорей!

— Что делать мне? — снова спросила я.

— Может быть, вы останетесь здесь, Жакетта? И если они появятся в этой деревне, сообщите им, что я отправилась навстречу своей армии в Ноттингем?

— Вы хотите оставить меня здесь?!

— Вас они не тронут, Жакетта. Вас все любят. Все!

— Но ведь это воины, разгоряченные сражением! И, возможно, они только что убили моего зятя. А может, и моего мужа, и моего сына!

— Да, возможно. Но вас они наверняка не тронут. Не станут же они воевать с женщиной. А вот мне надо поскорее отсюда убираться. Я должна еще непременно успеть переправить принца и короля в безопасное место. Вы спасете меня, Жакетта, если скажете им, что я поехала в Ноттингем.

Мгновение я колебалась.

— Нет, я боюсь!

И тут Маргарита, вытянув перед собой руку, неожиданно изобразила в воздухе тот самый символ, которому я сама ее когда-то научила, — круг, означающий колесо Фортуны.

— Я тоже боюсь, — призналась она и ткнула пальцем в центр этого круга.

— В таком случае езжайте, — согласилась я.

Кузнец забил последний гвоздь, и бедная лошадь сделала пару неуклюжих шагов. Впрочем, на ногах она вполне держалась. Кузнец встал на четвереньки, предложив спину Маргарите, и она с этой «ступеньки» легко вскочила в седло и махнула рукой в прощальном жесте.

— A tout a l'heure,[63]— обронила она, словно собиралась немного погулять, потом ударила пятками в бока лошади и исчезла.

А я, вдруг совершенно обессилев, сползла на землю; отпечатки копыт на влажной земле отчетливо указывали, что какая-то лошадь действительно подъезжала к конюшне, но было невозможно определить, куда она отправилась дальше.

Поднявшись, я медленно побрела туда, где конские следы пересекали центральную улочку деревушки Маклстоун, и стала ждать появления первых йоркистов.

Вскоре совсем стемнело. В отдалении, в Блор-Хит, раздавались артиллерийские залпы, их эхо гулко раскатывалось в ночи. Я еще удивилась: что же они там видят, в такой темноте? Мимо меня по дороге группами проходили воины; некоторые поддерживали раненых товарищей; многие шли, опустив голову, многие и вовсе почти бежали, словно убегая от неведомого ужаса. Я в страхе попятилась и забилась в кузницу, но они не замечали меня. Они не останавливались даже для того, чтобы попросить напиться или поесть; впрочем, все окна и двери в деревенских домах были накрепко заперты; вряд ли хозяева впустили бы в дом кого-то из этих воинов — чью бы эмблему он ни носил. Однако, увидев на плащах этих людей герб Ланкастеров, я выскочила из кузницы и стала спрашивать:

— Вы не знаете, что с лордом Риверсом? А с сэром Энтони Вудвиллом? А с сэром Джоном Греем?

Усталый воин, к которому я обратилась, только головой покачал.

— Может, они верхом были? Так они, хозяйка, небось мертвые.

Ноги у меня подкосились, но я заставила себя держаться прямо и лишь оперлась о дверь кузницы. «Боже мой, — думала я, — что же мне теперь делать здесь одной, если Ричард погиб, и Энтони тоже, и мой зять Джон…» Я уж хотела поспешить туда, на берег реки, и поискать тело Ричарда, но никак не могла поверить, что он погиб, ведь я не узнала, не почувствовала этого. Я должна была это почувствовать, поскольку находилась совсем близко от поля брани, видела, как бурлит вода в той реке, где они все, возможно, и утонули.

— Вот, возьмите, — ласково произнес кузнец, выходя из своего маленького домика, и сунул мне в руку грязноватую кружку. — Что же вы, госпожа, теперь делать-то будете?

Я только плечами пожала. Королеву никто из йоркистов не преследовал, и мне некого было направлять по ложному пути; войско Йорка вовсе не собиралось идти в ту сторону, мимо меня брели лишь разрозненные части нашей разбитой, уничтоженной армии. Я боялась, что муж мой тоже погиб, но понятия не имела, где его искать. Я ослабела от страха; храбрости и героизма в моей душе не осталось ни капли. Я ощущала себя совершенно потерянной. В последний раз мне было так страшно еще во Франции, когда я совсем юной девушкой заблудилась в лесу, а Ричард явился и спас меня. И теперь я просто поверить не могла, что он не придет ко мне.

— Пожалуйте к нам, — пригласил кузнец. — Нельзя вам оставаться тут на ночь. И на поле боя вы тоже пойти не можете, там, госпожа моя, сейчас вовсю орудуют мародеры; им и прирезать вас ничего не стоит. Так что лучше пойдемте-ка в дом.

А я и сама не знала, что для меня лучше. Хотя, конечно, в том, чтобы просто стоять посреди улицы, тоже смысла никакого не было — судя по всему, никто мимо меня так и не проедет и не станет выяснять, в какую сторону направилась королева. Я выполнила свой долг, убедила Маргариту поскорее отсюда убраться, так что совершенно не обязана сама торчать на улице до рассвета. Пригнув голову, я решительно шагнула следом за кузнецом в низенькую дверь его дома, и меня прямо-таки оглушила царившая там вонь: пятеро людей жили в одной-единственной маленькой комнатке с земляным полом, спали там, ели, готовили еду и даже мочились.

Впрочем, они были ко мне добры и поделились со мной всем, что у них имелось на ужин. На столе была краюха ржаного хлеба — белого хлеба они, разумеется, никогда даже не пробовали, — жидкий овощной суп с какой-то крупой и круг сыра. Ну и, конечно, эль, который хозяйка дома варила сама. И мне, как гостье, предложили первой глотнуть его из глиняной чашки. У эля был землистый привкус, и я вдруг подумала, что как раз ради этих людей нам бы и следовало воевать. Эти несчастные бедняки живут в богатой стране, где земля плодородна, а вода чиста, где куда больше пахотной земли, чем фермеров, собирающих с нее урожай, где жалованье должно быть высоким, а рынки — шумными и изобильными, только народ ее, к сожалению, так и остается нищим. И никто в этой стране не может спать спокойно даже в собственном доме, в собственной постели, опасаясь налетов вооруженных солдат или просто бандитов; и королевское правосудие продается и покупается; и благоденствуют лишь королевские фавориты, а любого честного трудягу могут ни за что подвергнуть пыткам, обвинить в предательстве и повесить — особенно если он вздумает возражать и требовать соблюдения законов. И никто в этой богатой и могущественной стране, кажется, не в состоянии помешать французам высаживаться на побережье и грабить портовые города, оставляя после себя одни руины.