Читать книгу "На высотах твоих - Артур Хейли"

– Заявления об отставке. Шесть, как вы ожидали, – суховато доложила Милли. В руке она держала стопку скрепленных вместе листов.

На верхнем Хауден разглядел подпись Адриана Несбитсона.

– Возьму с собой и внесу на рассмотрение палаты. – решил он. – Тянуть с этим нечего. Есть еще одно заявление об отставке, но вы оставьте его пока у себя. – Он нашел заявление Уоррендера и распорядился:

– Придержим на несколько дней.

Рекламировать еще одно проявление разногласий в кабинете не имело смысла. К тому же отставка Уоррендера никак не была связана с союзным актом. “С недельку подождем, – размышлял Хауден, – а потом сообщим об отставке, а в качестве причины назовем неудовлетворительное состояние здоровья. Что в данном случае для разнообразия будет правдой”.

Ему в голову пришла еще одна мысль. Он обернулся к Брайану Ричардсону:

– Добудьте мне кое-какую информацию. Тут на днях лидер оппозиции принимал неофициальную американскую делегацию. Двух сенаторов и конгрессмена. Нужны имена, даты, места, где встречались, кто присутствовал, все, что сможете разузнать.

Ричардсон кивнул:

– Попробую. Затруднений, думаю, не будет. Эту информацию он сможет использовать во время дебатов как оружие против Бонара Дейтца, решил Хауден. Его встреча с президентом широко освещалась, в то же время встречу Бонара Дейтца можно будет представить как тайное совещание. А если искусно приукрасить, то потянет душком заговора. Людям это не понравится, а разоблачение – из уст премьер-министра – станет сильным ударом. Он прогнал прочь укол совести. Это Бонар Дейтц может позволить себе такую роскошь, как снисходительное великодушие. Ему же, лидеру, борющемуся за политическое существование, такое не по карману.

Эллиот Прауз нервно напомнил:

– Время…

Хауден молча кивнул. Прошел в свой кабинет, плотно прикрыв за собой дверь.

Маргарет стояла у окна. Она обернулась на звук его шагов и улыбнулась. Когда Маргарет попросили покинуть приемную, острая обида, что ее исключили из числа посвященных, что существуют вещи, предназначенные для ушей других, но не ее собственных, на мгновение кольнула ей сердце. В каком-то смысле, подумала Маргарет, это типично для всей ее жизни – в отличие от Милли Фридмэн ей всегда ставили пределы, которые не разрешалось пересекать. Возможно, это ее собственная вина – она никогда не проявляла особого интереса к политике, но как бы то ни было, время протестовать давно упущено. Маргарет тихо произнесла:

– Пришла пожелать тебе удачи, Джейми.

Он приблизился к ней вплотную и поцеловал поднятое лицо.

– Спасибо, дорогая. Похоже, удача нам всем не помешает.

– Что, действительно все так плохо? – спросила она.

– Скоро пройдут выборы, – объяснил Хауден. – И честно говоря, существует сильная вероятность, что партия может их проиграть.

– Я знаю, что ты этого очень не хочешь, – сказала Маргарет, – но даже если так и произойдет, мы-то с тобой все равно останемся вместе.

– Порой мне кажется, что только это и помогает мне сдержаться и жить, – сказал он и серьезно добавил:

– Хотя, возможно, нам осталось не так уж и долго. Русские не дадут. – Хауден чувствовал, как стремительно убегают драгоценные минуты. – Если случится так, что я потерплю поражение, тебе должно быть известно, что у нас осталось совсем мало денег.

Маргарет печально подтвердила:

– Я знаю.

– Мне, конечно, предложат в дар деньги, может быть, даже очень большие суммы. Я решил их не принимать.

Хауден засомневался, поймет ли его Маргарет. Поймет ли она, что в конце своей жизни – этого долгого многотрудного восхождения вверх от сиротского приюта до высшей в стране государственной должности – он просто не может вновь впасть в зависимость от благотворительности.

Маргарет с нежностью сжала его руку.

– Это не имеет никакого значения, Джейми, – в голосе ее звучало душевное волнение. – Да, я считаю позором, что премьер-министры должны жить в бедности, особенно когда ты отдал все и столько сделал совершенно бескорыстно. Может быть, когда-нибудь кто-нибудь все это изменит, но для нас с тобой это ровно ничего не значит.

На него нахлынуло чувство благодарности и любви. Есть ли предел великодушию и благородству, верности и преданности? Волнуясь, он произнес:

– Есть еще кое-что, о чем я давным-давно должен был тебе рассказать.

Хауден протянул ей пожелтевшую программу – обратной стороной с написанным от руки текстом, – которую ему отдал Бонар Дейтц.

Внимательно прочитав, Маргарет сказала:

– Где бы ты ни достал эту бумагу, по-моему, ее нужно сейчас же сжечь.

– И это тебя совсем не трогает? – удивленно спросил он.

– Почему же. Но только в том смысле, что ты должен был довериться мне.

– Думаю, мне было стыдно.

– Это-то мне понятно, – сказала Маргарет. Увидев, что Хауден колеблется, она добавила:

– Чтобы тебе стало легче, могу заверить тебя, что это ничего не меняет. Я всегда верила, что тебе предназначено стать тем, кто ты есть, уготовано сделать то, что ты сделал. – Вернув ему программу, она вполголоса произнесла:

– В жизни всякое случается. И каждый творит в ней не одно только добро. Сожги, Джейми. Ты давно стер это пятно своими делами.

Подойдя к камину, Хауден чиркнул спичкой. Держа программу за уголок, он молча смотрел, как огонь ползет по бумаге, пока язычки пламени не начали лизать ему пальцы. Бросив ее на пол, он дождался, когда догорят остатки, и растер пепел подошвой.

Маргарет торопливо рылась в своей сумочке. Отыскав наконец вырванный из газеты квадратный клочок, она протянула его Хаудену:

– Вот, попалось сегодня в газете. Специально для тебя сохранила.

Он взял обрывок газеты и прочитал: “Для рожденных под знаком Стрельца сегодня день их победы. Ход событий…"

Не дочитав, Хауден скомкал квадратик бумаги в кулаке.

– Мы сами хозяева своей судьбы, – заявил он. – Я предопределил свою в тот день, когда женился на тебе.

Глава 5

Без трех минут четыре. В правительственном холле его ждал Артур Лексингтон.

– Рассчитали все до секунды, – заметил он премьер-министру.

– Кое-какие дела были, – неопределенно объяснил Хауден.

– У меня плохие новости, – торопливо предупредил Лексингтон. – Сразу после вашей речи Несбитсон и пятеро других собираются перейти на сторону оппозиции.

Это был последний удар. Раскол в кабинете при шести отставках сам по себе был достаточно серьезным. Но переход шести бывших министров в стан оппозиции – крайняя форма отречения от правительства и партии – попахивал катастрофой. На протяжении целого поколения лишь, может быть, однажды могло случиться, чтобы один-единственный депутат переметнулся в самый драматичный и решающий момент. Но четверть кабинета сразу…