Читать книгу "Сен-Жюст. Живой меч, или Этюд о счастье - Валерий Шумилов"

– Да, – не задумываясь ответил Лежен. – Хотя я не уверен, что он говорит правду. Скорее всего, доносчик просто хочет спасти свою шкуру.

– И в твоей папке, – Сен-Жюст медленно повернулся к Лежену, причем сделал это сразу всем корпусом, не поворачивая головы, – тоже говорится об этом письме Лафлотта?

– Да, гражданин, – Лежен наконец-то пришел в себя, поняв, что от него хотят. – Бывший посланник Республики во Флоренции Лафлотт вот уже пять дней находится в Люксембургской тюрьме, откуда недавно забрали Дантона и его группу, в одной камере с генералом-роялистом Дийоном, бывшим членом Учредительного собрания и приятелем Камилла Демулена. Как уверяет гражданин Лафлотт, генерал, к которому примкнул также бывший представитель народа Симон, поделился с ним своими опасениями, что Комитеты, боясь народного восстания, вызванного процессом Дантона, могут

устроить в тюрьмах резню заключенных, и поэтому надо приготовиться к сопротивлению. Между тем, как это следует далее из письма, «угроза восстания» была всего лишь оговоркой Дийона и Симона для того, чтобы привлечь на свою сторону Лафлотта. На самом деле поднять восстание вокруг трибунала собирались они сами, подкупив для этого толпу народа. Для этой цели жена Демулена уже якобы передала Дийону в тюрьму тысячу экю для подкупа надзирателей. Заговорщики намеревались освободить своих руководителей прямо на скамье подсудимых, затем распространить восстание на весь Париж, перебить оба Комитета и провозгласить Дантона диктатором.

– Донос этого негодяя позволит нам завершить процесс над «снисходительными» в двадцать четыре часа – подсудимые, связанные с заговорщиками, оскорбившими национальное правосудие, будут лишены права голоса.

– Честно сказать, я сомневаюсь в показаниях Лафлотта. Может быть, Люсиль Демулен и передавала деньги в тюрьму, – а что еще можно ждать от отчаявшейся женщины, – ведь она безумно влюблена в своего Камилла! – но ведь ее просто могли водить за нос с целью получения кругленькой суммы Дийон или даже тот же Лафлотт.

– Люсиль, – задумчиво проговорил Сен-Жюст, – да, с нее станется. Она никогда не думала ни о себе, ни о завтрашнем дне. Очаровательная женщина, в которую, как говорят, был влюблен сам Максимилиан. Хотя в своего друга Камилла он был влюблен еще больше. Но здесь Робеспьер не будет препятствием. Если уже он отказался от Камилла, откажется и от Люсиль…

– Даже если донос – фальшивка?

Вместо ответа Сен-Жюст холодно посмотрел на своего помощника:

– Но разве Дантон, Демулен и все остальные – не настоящие заговорщики? Пусть они не шпионы, но своими действиями они способствуют гибели Республики, желая уничтожить правительство, которое только одно и способно ее спасти! Не может быть свободы для врагов свободы!… Письмо Лафлотта, датированное завтрашним днем, должно лежать завтра утром в Комитете. Ты можешь идти, гражданин!… [151]

* * *

СУД ПОТОМСТВА

Донос Лафлотта, конечно, не был подлогом, на ходу придуманным Сен-Жюстом в целях переломить ход процесса Дантона, что бы потом не говорили его противники: намерение Люсиль Демулен вырвать любой ценой из тюрьмы своего мужа не вызывало сомнений. Оставалось только, как сказал Лежен, воспользоваться «истеричными словами взбалмошной женщины» и выдать ее намерения вооружить заключенных против судей за настоящий сформировавшийся заговор.

Хотя… кто его знает? – во Дворце Правосудия, в тюрьмах, просто на улицах Парижа и впрямь в любую минуту мог вспыхнуть пожар «святого восстания», как говорили покойные эбертисты. Сен-Жюст уже ничему не удивлялся: сегодня народ боготворил Эбера, а завтра бежал за его гильотинной повозкой с криком: «Где же твои трубки, папаша Дюшен?»; жирондисты до самого вторжения в Конвент 31 мая были хозяевами в Собрании и вдруг оказались низвергнутыми в один день; вполне возможно, что и клич, брошенный оставшимися на свободе дантонистами в узилища, вкупе с затягиванием процесса «умеренных» мог привести к низложению нынешнего состава революционного правительства. Для большинства французов это означало всего лишь замену одних депутатов на других в правительственных комитетах. На деле же это было бы полным государственным переворотом – приход к власти группировки Дантона означал смену всей прежней политики – государственной, экономической, социальной.

Сен-Жюст, самоотверженно боровшийся за новое «спартанское» счастье Французской Республики (поставивший на победу или поражение свою жизнь), должен был любой ценой помешать восторжествовать продажной республике нуворишей, олицетворением которой был Дантон.

И на этот раз он шел впереди Робеспьера. Максимилиан, несколько месяцев возглавлявший борьбу против фракций, без него так и не решился бы пойти на роковой разрыв. Антуан отметил, что пока он сам заставлял Конвент принимать «уравнительные» декреты вантоза, а Комитеты – решение об аресте эбертистов, Робеспьер лежал больной дома и появился к самому голосованию по «левым». Затем, словно забыв, что процесс Эбера еще не окончен, Неподкупный начал нащупывать возможность примирения с Дантоном. Капитуляция трибуна устраивала его больше, чем его смерть, и Сен-Жюст понимал, почему: Максимилиан явно страшился остаться один на один с «болотом» Конвента, санкюлотами, парижскими буржуа и французским крестьянством. Он все еще не решался до конца пойти по пути «вантозских» декретов, предложенных Сен-Жюстом.

Несколько бурных споров в доме Дюпле и в Комитете убедили в этом Антуана. «Я не позволю трогать лучших патриотов!» – пару раз невпопад истерично выкрикнул Робеспьер на требования членов «антидантонистской» четверки Комитета – Сен-Жюста, Билло-Варрена, Колло д’Эрбуа и Барера выдать им Дантона и Демулена. Антуана он тогда впервые за все время их знакомства задел, отпустив в его сторону едкое замечание, что Сен-Жюст недаром требует для «умеренных» новой Варфоломеевской ночи, – характером и всем своим внешним видом он почти копия мрачного длинноволосового Карла IX, устроившего парижанам настоящую Варфоломеевскую ночь.

Варфоломеевская ночь, между тем, похоже, готовилась самому Робеспьеру и его Комитету. После устранения эбертистов правительство не могло уже с полной уверенностью рассчитывать на санкюлотов, и чаша весов резко наклонилась вправо. Как доносили полицейские агенты, вечерами за бутылкой вина дантонисты открыто праздновали победу. Они торопились, считая Робеспьера изолированным и думая, что для его свержения достаточно одного шага, протолкнули избрание Тальена председателем Конвента, а Лежандра – председателем Якобинского клуба. Кровожадные разглагольствования о благодетельных казнях Демулена, забывшего, что ему полагается относиться