Читать книгу "Высокое стремление: судьба Николая Скрыпника - Валерий Солдатенко"

Возникает закономерный вопрос: почему в отношении Н. А. Скрыпника процесс реабилитации тормозился, каждый шаг на этом пути давался с невероятным трудом? Пожалуй, можно говорить одновременно о нескольких причинах.

Во-первых, КПСС не спешила отменять собственные решения, даже если их ошибочность была совершенно очевидной.

Во-вторых, обвинения в национализме традиционно стали относить к самым тяжелым в отношении украинцев и просто опасались брать на себя ответственность за рассмотрение идеологически опасного вопроса. В результате Н. А. Скрыпника относили к выдающимся деятелям Коммунистической партии и Советского государства, неизменно называли наряду с другими («в обоймах») в исторических трудах, упоминали в ходе юбилейных торжеств, однако старательно обходили его имя, когда речь заходила о национальном вопросе, украинизации, национальном возрождении, национал-коммунизме, голоде 1933 г. Иногда глухо отмечались ошибки бывшего наркома просвещения (самостийницкая позиция на Таганрогском совещании и I съезде КП(б)У, «перегибы» в украинизации, отмена правописания, националистические извращения в исторической науке…). А что такое феномен Николая Скрыпника без объективного, правдивого воссоздания его позиций именно в перечисленных вопросах, которые на соответствующих этапах его жизни были определяющими, стержневыми?! Вот и получалось, что писать о нем было практически невозможно.

В-третьих, в эмигрантской и диаспорной литературе, с которой «воевала» советская историография, имя Н. А. Скрыпника и в дальнейшем использовалось как символ борьбы с тоталитаризмом (значит – социализмом). Так, в 1971 г. в мюнхенском журнале «Сучасність» («Современность») была помещена упомянутая выше публикация «Владимир Винниченко о самоубийстве Н. Хвылевого и Н. Скрыпника. Из неопубликованных записок В. Винниченко “Мысли о себе на том свете”». Есть в предисловии редакции и такие строки: «Николая Скрыпника формально реабилитировали. Но его произведения, его идеи остаются и далее спрятанными от украинского народа под неофициальным запретом. Здесь нельзя не вспомнить такого поразительного факта: палачу украинского народа, верному посланнику Сталина 1933 года, руководителю массового террора против украинской интеллигенции, наконец – прямому убийце Н. Скрыпника – П. Постышеву недавно в Харькове поставлен памятник. Н. Скрыпнику, чья вся послереволюционная деятельность органически связана с Украиной, и в частности с Харьковом, – о памятнике никто не смеет думать»[688].

Конечно, такие слова воспринимались как «идеологические диверсии» врага, проявления «классовой борьбы».

А в 1972 г. там же, в Мюнхене, в издательстве «Современность», к 100-летию со дня рождения выдающегося украинца появилась довольно обширная политическая биография «Николай Скрыпник». Ее автор – Иван Максимович Кошеливец по доступным источникам (естественно, в то время весьма ограниченным для диаспорного исследователя) сделал попытку через трагизм судьбы Н. А. Скрыпника показать утопизм коммунистического учения, невозможность сочетания социализма как системы с национальными интересами народов, в частности – украинского, абсолютное тождество интернационалистской политики КПСС с великодержавничеством, «единонеделимством».

Следует добавить, что и отдельные группы в Украине («диссиденты», «националисты») в своих произведениях все чаще специфически использовали историческое наследие, противопоставляя ленинскую, демократическую линию в национальном вопросе сталинской, искаженной, которую следовало после осуждения культа личности исправить, в частности вернуть Украине те права, которые она имела до вступления в Союз СCP, и тому подобное. Примером может быть труд И. М. Дзюбы «Интернационализм или русификация?».

Литературовед взял одним из трех эпиграфов к своей книге слова Николая Скрыпника, в аргументации своей позиции использовал его выступления на партийных съездах[689]. Писал Дзюба и о том, что в Советском Союзе, в Советской Украине «прячется литературно-политическая публицистика двадцатых годов, работы Н. Скрыпника и др. по национальному вопросу, в которых популяризируются постановления Коминтерна, РКП(б) и КП(б)У ленинских и первых послеленинских времен по украинскому вопросу, в частности их идеи о национально-культурном строительстве в Украине»[690].

Все это настораживало «защитников социализма» (логика проста до примитивного – раз Н. А. Скрыпника вновь возносят на пьедестал «враги», здесь что-то не так, не чисто – «дыма без огня не бывает»).

Весьма примечательно это сформулировал П. Н. Воронько во время выступления на заседании президиума правления Союза писателей Украины 2 марта 1972 г., на котором Дзюбу единодушно осудили и исключили из членов союза. «К нам на Украину приезжают много разных людей из-за границы, – говорил известный поэт. – И все они в один голос подтверждают ту мысль, что такой книги (речь о произведении «Интернационализм или русификация?». – В. С.), которая была бы такой нужной всем националистам всех мастей, еще не попадалось. Это для них находка. Правда, я сам эту книгу не читал, но я не могу не верить им хотя бы потому, что она пользуется популярностью за рубежом. У нас уже есть опыт: все, что выходит у нас и имеет “там” большой спрос, – с червоточиной. Это несомненно»[691].

Вокруг имени Н. А. Скрыпника, дела его жизни формировалась атмосфера предвзятости в высших эшелонах партийно-советского руководства. Первый секретарь ЦК Компартии Украины П. Е. Шелест воспроизвел в своих мемуарах разговор на одном из заседаний Политбюро ЦК КПСС, на котором речь шла о новых угрозах украинского национализма.

«Секретарь ЦК КПСС Суслов: “А вообще, я должен сказать вам, что на Украине далеко не все в порядке – вся Украина говорит на украинском языке!”

Я даже опешил: “А что, она должна разговаривать на турецком или как?” Здесь подключился Демичев, секретарь ЦК КПСС: “А вообще, там у Шелеста украинизацией занимаются!”

Опять не выдерживаю: “Где у Шелеста? Какой украинизацией? Никакой украинизацией не занимаются. Есть и русские школы, есть и украинские школы, к большому сожалению, украинских школ меньше”.

Демичев: “А Шевченко у них – кумир”. И на Суслова смотрит. Здесь меня прорвало: “Да, Шевченко у нас кумир. Его и в нашей стране, и за рубежом считают большим демократом, гениальным поэтом”.

Демичев начал возражать: “Да, но он у вас кумир молодежи. У Шевченко там цветы всегда, ежегодно венки приносят”.

Я чувствую, что окончательно теряю самоконтроль: “Ну, это хорошо. А как ты умрешь, кто тебя вспомнит, кто цветы принесет?”

Суслов вмешивается: “И потом у вас все вывески на украинском языке. Что такое?”