Читать книгу "Казнь СССР - преступление против человечества - Юрий Мухин"

Оказывается, дело на меня завел и вел монгол, но когда он уехал и передал начатое дело преемнику, то тот нашел его никчемным и решил закрыть. Но для этого требовалось получить с меня объяснение. Если бы я отказался его давать, то они вынуждены были бы официально меня предупредить и установить за мною слежку, что в конечном итоге могло привести к возбуждению уголовного дела. А так все уладилось, и они дело закрывают. Мы тепло попрощались, и куратор на тех же «Жигулях» отвез меня обратно на завод.

Я был счастлив, что все так хорошо окончилось, но на следующий день куратор снова позвонил мне и вызвал к себе в комнатушку: «Ты знаешь, начальство посмотрело твое объяснение и теперь надо его немножко поправить». У меня опять все опустилось: ну, думаю, сейчас начнут про друзей расспрашивать! Однако все было не так, речь, по сути, шла о двух моментах.

– Вот ты тут написал, что рассказывал анекдоты о Л.И. Брежневе, – сказал куратор. – Давай переделаем, и ты напишешь, что рассказывал анекдоты о первых руководителях СССР.

Получалось как бы не так остро, и я без возражений согласился изменить эту часть своих показаний.

– А вот тут ты пишешь, что говорил о том, что в партию принимают рабочих и итээровцев в соотношении 10:1, чтобы партия была глупая и безотказно голосовала за ЦК, – продолжил куратор. – Давай это вообще уберем, а ты напишешь, что сравнивал экономические показатели СССР и Бразилии.

Такое действительно было. Я как-то в лаборатории просматривал газеты, и в «Правде» как о большом достижении сообщалось, что СССР за год дал прирост в 5 % национального дохода. А в еженедельнике «За рубежом» была статья о Бразилии, в которой было сказано, что «бразильское экономическое чудо окончилось» и что теперь Бразилия имеет прирост национального дохода не более 8 %. Я высмеял радость по поводу 5 % и скепсис по поводу 8 %, но когда куратор мне этот эпизод напомнил, то я в свою очередь вспомнил, кто в это время был в лаборатории, и понял, кто меня «закладывал», т. е. понял, в присутствии кого мне надо свободой слова пользоваться аккуратнее. Тем не менее, мои объяснения получались как бы мягче, и я согласился изменить и этот эпизод. На этом, наконец, мое дело с КГБ закончилось навсегда, но я между тем оставался с обоими кураторами в хороших отношениях.

Не могу сказать, что после этого я стал осторожнее. Наверное, стал, но не помню, чтобы меня очень уж сдерживал страх, если я хотел рассказать анекдот или что-то покритиковать. Разговаривал обо всем я вполне откровенно, особенно в командировках со случайными попутчиками или соседями по гостинице. Во всяком случае я не чувствовал себя очень уж стесненным в своих высказываниях, другое дело, что я стал понемногу с годами менять убеждения и приходить к выводу, что при всех маразмах социализма в нем есть что-то очень правильное.

Но чтобы закончить с КГБ, скажу, что спустя какое-то время я купил книгу «Уголовное право» – учебник для студентов юридических факультетов, и в нем внимательно прочел главу об антисоветской пропаганде. И тут я выяснил, что мои «добрые» кагэбисты не смягчили мои показания, а сделали их более соответствующими своей подследственности – сделали более законными те основания, по которым монгол завел на меня дело.

Штука в том, что пропаганда считалась преступной, если она готовила подрыв советской власти, и только. Как частное лицо, Брежнев советской властью не был, следовательно, оскорбление Брежнева не было антисоветской пропагандой, и дело по анекдотам о Брежневе должно было бы заводиться не КГБ, а милицией по статье об оскорблении и, кстати, после заявления об этом самого Брежнева. Заменив в своем объяснении Брежнева на «первых руководителей Советского Союза», я сам подогнал свои показания под статью об антисоветской пропаганде, поскольку руководители СССР были представителями советской власти. Далее, КПСС советской властью тоже не являлась, и всякая критика ее вообще была неподсудной. Вот кагэбисты и убедили меня эпизод с партией убрать совсем. А, казалось бы, совершенно безобидное сравнение СССР с Бразилией все же бросало тень скепсиса именно на советскую власть, то есть это сравнение с натяжкой можно было все же считать антисоветской пропагандой. Так что правы зэки, когда говорят, что хороших следователей не бывает, что верить им ни в коем случае нельзя.

Однако в любом случае, если эти мои проблемы с КГБ и оказали какое-то негативное влияние на мою судьбу, то я этого не заметил. Более того, мне стало где-то даже легче, поскольку от меня с предложениями вступить в КПСС отстали сразу и все – от Лени Чеклинского до начальников. Видимо, круги по воде пошли, и я получил негласный статус антисоветчика, недостойного быть членом такой почтенной партии, в которой, как оказалось, из всех членов было всего 99 % примазавшихся алчных карьеристов, подлых негодяев и просто людей, которые и сами не понимали, зачем они в партию вступили. (Где-то году в 93-м я участвовал в областном собрании «Славии», на нем выступила учительница, на тот момент секретарь Павлодарского обкома КПСС. И она, как и полагается коммунисту, начала ругать «Славию» за то, что эта организация презрела интернационализм и пытается отделить славян от остальных народов Казахстана. Я спросил у нее, сколько членов КПСС осталось в Павлодарской области. «183 человека, – ответила она, подумала и добавила: – Из бывших 18 тысяч». Так что число 99 % я взял не с потолка.)

В целом же, по степени того, насколько различные организации мешали жить и работать заводу, КГБ был самым безобидным. Неизмеримо хуже были остальные.

Госгортехнадзор

Тут даже трудно отдать предпочтение каким-либо контролерам, поскольку они тоже были специализированы, и разным службам завода досаждали в отдельности, а все вместе касались только высших руководителей завода и, конечно, главного инженера в первую очередь.

Начать нужно с самых пакостных контролеров, но сначала несколько слов в принципе. На мой взгляд и по моему убеждению, в контролеры шли и идут люди самые бездельные и неспособные работать. Попробую начать с пошлого, но образного примера. Любая работа помимо затрат энергии и ума дает и огромное удовлетворение своими результатами. Скажем, супружеские обязанности в постели – это тоже работа, но многие делают эту работу охотно, более того, стремятся еще и подработать на стороне, не требуя за это дополнительного вознаграждения или хотя бы награждения почетной грамотой. Но вот, представьте, что государство ввело бы контроль за этой работой и создало инспекцию по наблюдению за исполнением супружеских обязанностей. Ну кто бы отказался от того, чтобы самому это делать, только для того, чтобы наблюдать, как работают другие? Только импотент – тот, кто сам эту работу выполнять не может и, соответственно, не может получить от этой работы удовольствие.

Вторая особенность контролеров в том, что они понимают, что если они не будут находить недостатков, то у начальства возникнет вопрос о том, а нужны ли эти контролеры и эти инспекции вообще, и тогда контролер может лишиться непыльной и доходной работы. Поэтому контролеры хуже свиньи: та ищет грязь, чтобы поблаженствовать в луже после того, как нажрется, а контролер ищет грязь, чтобы жрать. Свинья, не найдя лужи, поваляется и на травке, а контролеру грязь нужно найти обязательно, а если ее нет, то эту грязь нужно выдумать, чтобы было что записать в свои отчеты начальству. Короче, контроль – это самое яркое проявление бюрократической системы управления, и люди в инспекции собираются соответствующие.