Читать книгу "История Хэйкэ - Эйдзи Есикава"

– Это маловероятно, отец. Вот все, что я могу сказать. Но вы должны стараться не делать чего-то такого, что повернет его против нас. Я молюсь за то, чтобы вы служили ему даже еще более преданно.

– Мне об этом напоминать не надо. Но боюсь, ты не понимаешь, что стоит за его манерами. Я же знаю, но от этого мне не легче.

– Я уверен, что, если вы будете служить его величеству от всего сердца, вас будет хранить Небо.

– Ой, берегись! – воскликнул Киёмори с улыбкой. – Не надо читать проповеди отцу. Ты, твоя мать и многие другие как будто зачарованы экс-императором. Зато я вижу его насквозь… И поэтому то, что вы ничего не видите, имеет мало значения.

Пока они говорили, ослепительный свет озарил небо над храмом Киёмидзу. Вскоре во всем храме начало бушевать пламя, дождем разбрасывая на Рокухару искры и горящие обломки. Взволнованные жители поместья говорили между собой, что это монахи мстят своим соперникам, устроив поджог храма Кофукудзи.

В самый разгар этого события Таданори вернулся с письмом от настоятеля Дзиссо – тайным посланием, которое предназначалось только для Киёмори.

В ту ночь на 9 августа, пока на восточной стороне холмов бушевало пламя, несколько тысяч воинственных монахов вернулись на гору Хиэй.

Глава 42.Свет истины

От храма Киёмидзу, его пагоды и других построек осталось только пепелище. Шли дни, но ни один монах не вернулся, чтобы взглянуть на руины или покаяться перед этим ужасным осквернением. Лишь простые люди – мужчины и женщины – приходили и молились, обливаясь среди пепла слезами. Правда, в этой толпе потрясенных, кающихся мирян склонялся в молитвах и молодой монах – лет тридцати с небольшим. Сквозившая во всей его фигуре скорбь красноречиво говорила о нем как о человеке, который скован горем. Наконец он потянулся за своей шапкой пилигрима и поднялся, а стоявшие вокруг люди сразу же с жадностью потянулись к нему.

– Ваше преподобие, вы не один из монахов храма Киёмидзу?

– Нет, я с горы Хиэй, – ответил монах.

Тут на него устремились глаза всех присутствовавших.

– С горы Хиэй?.. Разве вы не боитесь, что вас здесь увидят? Вы правда из храма горы Хиэй?

– Да, я принадлежу к братству Хиэй, не все мы там негодяи. Человек, учеником которого я являюсь, – впрочем, как и многие другие, – ищет истину в уединении. Есть немало ему подобных, которые жаждут просвещения Будды, чтобы разделить свет со страждущими.

– Это правда? Неужели такие люди живут сегодня на горе Хиэй? – недоверчиво задавали вопросы люди, собравшиеся вокруг него.

– Да, но как я могу ожидать, что вы поверите мне, когда вы видите тысячи монахов с оружием? Правда то, что в скрытых долинах и в лесных дебрях горы Хиэй неистощимый источник света не угас. Как же можем мы, духовенство, дать умереть огню, когда вы, пережившие тяготы двух войн, не забываете любить и утешать друг друга?

– Ваши слова вселяют в нас надежду, но, если есть и другие, подобные вам, почему они не снизойдут к нам и не научат, как жить?

– Но… – Монах сморщил лоб, выражая глубокое страдание. – Но разве вы, которые пришли сюда молиться среди пепла, не слушаете проповеди ваших монахов?

– Лжецы, все они лжецы! Мы не верим ничему из того, что они говорят! Кто им поверит после того, как увидит эти руины? Лучше глотать отбросы, чем их слова! Они не дают нам ничего, кроме красивых слов, тогда как сами они не лучше воров и обман превратили в дело своей жизни! Разве мы можем им доверять? Вы удивляетесь, что мы ненавидим их?

– Значит, вы больше не верите им и пришли в отчаяние?

– Да, и именно поэтому мы сидим здесь в растерянности и молимся этому пеплу.

– Ну тогда Будда наконец снизошел к вам! Поверьте мне!

– Довольно! Мы не хотим пустых утешений!

– Вы правы. Вы говорите истину… Но даже несмотря на то, что святой образ ушел из этого храма и превратился в пепел, Каннон по-прежнему здесь.

– Где? Где вы видите Каннон?

– В самом пепле и рядом с ним.

– Разве пепел – не просто пепел?

– Нет.

– Что в нем можно увидеть?

– Божие присутствие.

– Покажите нам его… Нет, вы для этого еще слишком молоды. Неужели нет ни одного истинного монаха, который мог бы показать нам невидимое, пока мы еще живы?

– Есть. Нет оснований думать, что его не существует.

– Где он? Где он, этот монах? – в нетерпении шумели люди, еще теснее обступившие монаха.

– Ну пропустите меня, пожалуйста, – взмолился монах, проталкиваясь через толпу. – Я сказал уже достаточно и уверен, что такой человек есть. Он скоро придет к вам. А если нет, тогда значит, что учение Будды ложно, рай – ложь, а истинное назначение человека и все заповеди Будды – высокопарные разговоры. Тогда и только тогда у вас будут причины для отчаяния. Нет, видение света истины не исчезло совсем с горы Хиэй. – Со спрятанным под широкой шапкой лицом монах ушел, крикнув напоследок: – Не приходите в отчаяние и не теряйте веру друг в друга! Живите мужественно, пока он не придет!

Толпа быстро рассеялась, так как многие пытались следовать за монахом; некоторые выкрикивали насмешки. После ухода людей на руины опять опустилось облако пепла.

Два человека, стоявших в стороне, смотрели вслед монаху.

– Кто это был, Ясунори? Я уверен, что видел его раньше, – заметил Сайко из дома Фудзивара, нынешний приближенный экс-императора, оборачиваясь к члену Полицейского ведомства, который его сопровождал. – Вы узнали его?

Офицер Ясунори быстро ответил:

– Разве вы не встречались с ним, господин, через посредство настоятеля храма Ниннадзи?

– А, да. Я слышал, что в школе Тэндай нет никого более эрудированного, чем он. Припоминаю, что настоятель говорил мне о нем. Монах – как его по имени? – который живет в Куродани на горе Хиэй.

– Это, должно быть, Хонэн.

– Хонэн! Да, я уверен, что это был он. Хонэн очень редко покидает свое жилище отшельника в Куродани… Интересно, что привело его сюда?

– Разрушение храма вызвало так много разговоров, что в нем, вероятно, взяло верх любопытство, и он не мог не прийти, чтобы самому увидеть руины.

– Должно быть, так, – сказал Сайко, для предосторожности оглядываясь, чтобы убедиться в том, что его никто не узнал.

Внимательно осмотрев руины, монах сделал знак слуге, чтобы тот привел его лошадь, и поехал во дворец экс-императора.

Каждый вечер дворец светился огнями, так как у Го-Сиракавы вошло в привычку ежедневно приглашать трех-четырех приближенных отобедать с ним. Сайко только что закончил говорить. Экс-император, внимательно выслушав его рассказ о поездке в тот день к разрушенному храму Киёмидзу, повернулся к монаху и произнес: