Читать книгу "Генрих VIII. Жизнь королевского двора - Элисон Уэйр"

работа Гольбейна – скорее всего, созданная во дворце Брайдуэлл – подтолкнула Кромвеля к тому, чтобы взять под крыло мастера, гений которого он оценил по достоинству и собирался поставить на службу королю. Кромвель и сам позировал художнику3, после чего тот стал модным портретистом, получавшим заказы от важных особ.

Многие из портретов Гольбейна сохранились в виде набросков или законченных работ4; есть и парные – с изображением мужа и жены. Известно также о нескольких утраченных произведениях. Нет других королевских дворов XVI века, о которых мы бы имели настолько полное визуальное представление; портреты Гольбейна – незаменимый источник сведений о костюмах и украшениях. Вероятно, художнику пришлось подыскать большую студию и взять учеников, которые помогали удовлетворять спрос на его работы.

Кроме того, Гольбейн создавал изысканные миниатюры, научившись этому искусству у «знаменитого мастера Лукаса» – почти наверняка у Хоренбоута, которого Гольбейн «превзошел в рисовании, композиции, понимании и исполнении, как солнце превосходит луну яркостью»5. До наших дней дошли пятнадцать его миниатюр, пять находятся в Королевской коллекции.

Есть не лишенное оснований предположение, что Гольбейн шпионил в пользу Кромвеля6. Как модный художник, он легко мог получать доступ в дома тех, чья лояльность новому режиму вызывала сомнение. Именно тогда Гольбейн написал, явно не случайно, портреты людей, сведения о которых были нужны Кромвелю: Джорджа Невилла, лорда Абергавенни; сэра Николаса Кэрью; сэра Джона Расселла. Ни один из них не испытывал симпатий к Анне Болейн.

Похоже, Гольбейн пользовался покровительством Анны, чьи религиозные убеждения разделял. Он изготовил для нее кубок на ножке в античном стиле и крышку к нему, украшенную имперской короной и эмблемой новой королевы в виде сокола, поддерживаемого сатирами7, а также металлические детали переплетов для ее иллюстрированной рукописи Книги Екклесиаста. Кроме того, Гольбейн сделал эскизы украшений в виде монограмм Анны и Генриха и выполнил серию сходных по композиции рисованных портретов молодых женщин из окружения королевы. Однако не сохранилось ни одного изображения самой Анны, которое с уверенностью можно было бы отнести к его работам; возможно, их уничтожили после ее смерти.

Третьего июля 1533 года лорд Маунтжой, бывший камергер Екатерины Арагонской, был отправлен в Эмптхилл, чтобы сообщить своей прежней госпоже о браке короля с Анной Болейн и приказать ей отречься от титула королевы. Твердо убежденная, что она является истинной супругой короля, Екатерина отказалась сделать это, хотя присутствовавшие при этом тайные советники угрожали обвинить ее в измене. Зная, какую неприязнь питает к ней Анна Болейн, Екатерина полагала, что Генрих поддался пагубному влиянию этой женщины и, противясь своей истинной натуре, бросил верную супругу. Позже в том же месяце король, желая отомстить Екатерине, перевел ее в менее комфортабельную резиденцию – замок Бакден в Хантингдоншире. Двор бывшей королевы вновь урезали, из тридцати фрейлин остались только десять.

В июле Генрих отправился в поездку по стране, но из-за беременности королевы ограничился окрестностями Лондона. Все складывалось хорошо, и, как сообщалось, Генрих с Анной, оказавшись в Уонстеде, были очень счастливы8. В конце месяца, не желая огорчать супругу в такое время, Генрих оставил ее в Виндзоре, сказав, что поехал охотиться, хотя на самом деле встречался с членами Совета для обсуждения печальных новостей из Рима9: узнав о повторном браке короля, папа пригрозил отлучить его от церкви, если он к сентябрю не оставит Анну. Генрих не дрогнул; он также не счел, что два члена его двора, скончавшиеся от чумы в Гилдфорде, стали жертвами карающей длани Господа. Король вместе со служителями Личных покоев переехал в Саттон-плейс, дом сэра Фрэнсиса Уэстона, куда зараза, по счастью, не проникла10.

Это был не просто выезд на охоту, но попытка наладить отношения с народом: король пытался вернуть симпатии тех, кто, по его мнению, утратил их вследствие недавних событий. Генрих посетил Эксетера и остановился у него в Хорсли (Суррей), где для государя дали роскошный банкет из двадцати девяти блюд11. Он также навестил сэра Джона Расселла в Ченисе (Бекингемшир), где почивал на кровати из золота и серебра, с пологом, на котором были вышиты королевские гербы. Шестого августа Расселл написал, что никогда раньше не видел «его милость более довольным на протяжении такого долгого срока»; везде, где они останавливались, «мне еще не приходилось наблюдать более приятного времяпрепровождения во время охоты на благородных оленей»12.

Неделю спустя Генрих вернулся в Виндзор, затем вместе с Анной переехал в Йорк-плейс и, наконец, в Гринвич, где королева 26 августа удалилась в свои покои13. Лорд Маунтжой известил ее камергера о том, какие установления действовали ранее, при уединении королевы Екатерины перед родами14. Король велел извлечь из своей сокровищницы «дорогую и торжественную кровать», полученную в счет выкупа от герцога Лонгвиля (1515); ее установили в опочивальне Анны рядом со стоявшей на низком помосте постелью под алым пологом, где она должна была рожать. А в приемном зале поставили новую парадную кровать, где королеве предстояло принимать поздравления после родов15.

В ходе всех этих приготовлений Анна обнаружила, что Генрих, верный себе, изменял ей во время ее беременности. Имя его возлюбленной не зафиксировано в документах, однако Шапюи описывает ее как «очень красивую» и добавляет, что «многие дворяне содействовали королю в поддержании этой любовной связи», по большей части для того, чтобы сбить спесь с королевы. В отличие от Екатерины, Анна закатила сцену, использовав «известные слова, очень не понравившиеся королю». Тот грубо ответил, что она должна «закрыть глаза и терпеть, наподобие тех, кто был лучше ее», к тому же ей не следует забывать, что он может низвергнуть ее так же быстро, как возвысил. Хорошо, что Анна уже получила свою кровать, – теперь король не отдал бы ей настолько ценную вещь. Два или три дня оба хранили ледяное молчание, затем кое-как примирились. Шапюи небрежно отозвался об этой истории как о «любовной ссоре», но она стала признаком того, что страсть Генриха к Анне поутихла16. Тем не менее за границей продолжали утверждать, будто король настолько очарован ею, что при дворе вели себя весьма легкомысленно17.

Король собирался устроить турниры, банкеты и представления масок, чтобы отпраздновать скорое рождение сына: врачи и астрологи в один голос заверяли его, что родится мальчик. Король еще не решил, как назвать его, Эдуардом или Генрихом, но уже обратился к французскому послу с просьбой, чтобы тот держал наследника во время окунания в купель при крещении18. Были подготовлены письма с оповещением о рождении принца, для отправки в английские графства и