Читать книгу "Вечная ночь - Полина Дашкова"

«Успокойся. Да, ты виноват. Но если ты будешь трястись отстраха и стыда, никому от этого легче не станет. Не забывай, ты свидетель. Тыдолжен сохранять здравый рассудок, чтобы помочь следствию и не оказаться вкамере в качестве подозреваемого в страшном убийстве. А настоящий убийца приэтом останется на свободе», — сказал себе Борис Александрович так строго, какговорил с теми учениками, которые могли хорошо учиться, но не хотели.

Руки перестали дрожать. Даже в самой ужасной ситуации надонаходить что-то позитивное.

Вот, например, теперь он точно знал, что все его подозренияотносительно так называемого дяди оказались более чем справедливы. Убийца был унего дома, подкинул улики, заранее запугал.

Он очень точно просчитал все психологические реакции БорисаАлександровича, нашёл слабое место и обработал старого учителя весьма грамотно,по полной программе.

В голове вдруг зашелестели строки Иннокентия Анненского:

Спите крепко, палач с палачихой!

Улыбайтесь друг другу любовней!

Ты ж, о нежный, ты кроткий, ты тихий,

В целом мире тебя нет виновней!

Может быть, именно стихи спасли от паники, от очередногоприступа? Так ведь часто бывало раньше.

«Нет. Раньше в моей жизни ничего подобного не бывало! —одёрнул себя Борис Александрович. — Мне не приходилось лицом к лицу, наедине, усебя дома, сидеть и разговаривать с серийным убийцей. Мне не приходилосьоказываться в роли подозреваемого по воле этого убийцы, согласно его хитромуплану. Мой страх, безусловно, входит в этот план. Значит, бояться я больше небуду».

Борис Александрович потряс рукой, принялся сжимать иразжимать пальцы, как учат первоклашек: мы писали, мы писали, наши пальчикиустали.

Соловьёв, Завидов и длинная женщина эксперт вернулись сбалкона. Старый учитель взял ручку.

«Убийца полностью владел собой, но один раз всё-такисорвался. Как будто провалился куда-то на несколько минут, мне показалось, онзасыпает или теряет сознание. Голос его изменился. Я не видел его глаз задымчатыми очками, но уверен, они были закрыты, когда он говорил: Страданиядетей — это так ужасно. Жизнь бывает страшнее смерти. Грязь, мерзость,растление. Надо спасать детей, пока они маленькие, пока остаётся в них что-точистое, светлое. Невыносимо наблюдать, как они деградируют. Сердцеразрывается.»

Старый учитель отложил ручку и повернулся к Соловьёву.

— Вот, послушайте, Дмитрий Владимирович! Я, кажется,дословно вспомнил его слова, послушайте! — Он громко зачитал текст.

Слушали все, даже Завидов.

— Он миссионер, — сказал Борис Александрович, — он считает,что, убивая, спасает детей. Он образован, умён. Отлично владеет собой, обладаетдаром внушения, а возможно, и навыками гипноза. Я понимаю, что для вас,профессионалов, мои дилетантские умозаключения звучат нелепо, но поверьте мне,он не просто маньяк. Он миссионер, фанатик. Он изменил внешность, борода, усы,все это, возможно, накладное. К тому же дымчатые очки. Но я, наверное, сумел быопознать его.

— Спасибо, — сказал Соловьёв и протянул ему какой-то бланк,— распишитесь, пожалуйста.

— Что это?

— Подписка о невыезде.

— То есть вы меня в тюрьму не заберёте?

— Нет.

Борис Александрович зажмурился, тряхнул головой ипробормотал:

Я духом пасть, увы! я плакать был готов,

Среди неравного изнемогая боя…

— Что, простите? — Соловьёв удивлённо поднял брови.

— А? Нет, ничего. Это так, стихи. Иннокентий Анненский,«Третий мучительный сонет».

* * *

Новый больной оказался известным актёром. Его привезли сосъёмок какого-то сериала, у него был алкогольный галлюциноз. Народный артистРоссии, гениальный комик, трогательный и смешной до слёз, обожаемый несколькимипоколениями зрителей, уверял, что в его голове поселились все герои, которых онсыграл за сорок лет работы в кино и театре.

— Они скандалят, требуют, чтобы я срочно оформил импрописку. Это же получится коммуналка! Они говорят, жилплощадь принадлежит импо закону, — шептал актёр, опасливо озираясь по сторонам, — вы знаете, там естьнесколько уголовников, от которых неизвестно, чего ждать. К тому же милиция ихищет, поэтому за мной постоянно следят, вмонтировали в мозг подслушивающиеустройства. Обо всём, что там происходит, сразу докладывают министру.

Ирина Александровна, маленькая, худая, как подросток,шестидесятилетняя женщина, врач приёмного отделения, чуть не плакала отжалости. Она обожала этого актёра, смотрела все фильмы с его участием. Она ипредставить не могла, что её кумир — запойный алкоголик.

В кабинет постоянно под каким-нибудь предлогом заглядывалисанитары, сестры, врачи. По клинике уже прошёл слух, что привезли знаменитость,и всем хотелось поглазеть.

— Зачем они на меня смотрят? Проверьте их документы иотпечатки пальцев, — говорил актёр, — заприте дверь, никого не пускайте!

Когда просунулась очередная любопытная голова, больнойдёрнулся и чуть не упал со стула.

— Хватит! Дайте умереть спокойно!

Наконец его отвели в бокс.

— Знаешь, Оленька — сказала Ирина Александровна и шумновысморкалась, — в юности я была в него влюблена. Честное слово. Девочки обычновлюбляются в красавцев, в героев-любовников, а я вот в него. Я даже согласиласьвыйти за моего первого мужа только потому, что он был похож на моего смешногокумира. Господи, как все банально и как грустно. Скажи, ты думаешь, он совсембезнадёжен?

— Не знаю. Если только чудо. — Оля посмотрела на часы.

— Торопишься? Может, чайку выпьем? Я, кстати, хотела с тобойпосоветоваться. Главный дал мне статью какого-то юноши, просит, чтобы я помоглаему подобрать иллюстративный материал. Я посмотрела, знаешь, это не кандидатнаук писал, а двоечник из средней школы. Не знаю, что делать.

— Двоечника зовут Иванов Егор Петрович? — улыбнулась Оля.

— Да. Неужели к тебе тоже с этим подкатывали?

— Мг-м.

— Отказалась?

— Разумеется.

— Умница. Боюсь, я так не смогу, — вздохнула ИринаАлександровна, — главный намекнул, что отправит меня на пенсию.

— Не отправит, не бойтесь. На нашу с вами зарплату желающихмало.

— Да? Ты считаешь, надо отказаться?