Читать книгу "О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов - Диоген Лаэртский"

Обратился к философии он, по собственным его словам, четырнадцати лет от роду. Эпикуреец Аполлодор (в I книге «Жизнеописания Эпикура») утверждает, что он ушел в философию из презрения к учителям словесности, когда они не смогли объяснить ему, что значит слово «хаос» у Гесиода[770]. А Гермипп говорит, будто он и сам был учителем[771], пока ему не попались книги Демокрита и не обратили его к философии. Оттого и Тимон говорит о нем:

Самый последний из физиков, самый бесстыдный самосец,

Словоучительский отпрыск, невежественнейший меж

                                                              смертных.

И в занятиях философией к нему присоединились обращенные им три его брата – Неокл, Хередем и Аристобул (так говорит эпикуреец Филодем в Х книге «Сочинения о философах») и раб по имени Мис (так говорит Мирониан в «Исторических сравнениях»).

Стоик Диотим[772] из недоброжелательства нападает на него самым жестоким образом, приводя 50 писем развратного содержания, будто бы писанных Эпикуром; то же делает и составитель, выдавший приписываемые Хрисиппу письма за Эпикуровы; и последователи стоика Посидония, и Николай, и Сотион (в XII из 24 книг под заглавием «Диокловы опровержения»[773]), и Дионисий Галикарнасский. Они говорят, будто он при матери ходил по лачугам, читая заклинания[774], а при отце учил азбуке за ничтожную плату; что один из братьев его был сводник и жил с гетерой Леонтией; что учения Демокрита об атомах и Аристиппа о наслаждении он выдал за свои; что он не настоящий афинский гражданин (так пишут и Геродот в книге «О юности Эпикура», и Тимократ); что он подличал перед Митрой, домоправителем Лисимаха, и в письмах величал его «владыка Аполлон»[775]; что даже Идоменея, Геродота и Тимократа он славословил и льстил им за то, что они разъясняли скрытое в его сочинениях[776].

Далее, он писал в письмах к Леонтии: «Владыка Аполлон! каким шумствованием полны мы были, милая Леонтия, читая твое письмецо!» И к Фемисте, жене Леонтея: «Если вы ко мне так и не выберетесь, право же, я сам готов шаром покатиться, куда бы вы, Фемиста и Леонтей, меня ни позвали». И к Пифоклу, цветущему мальчику: «Что ж, буду сидеть и ждать прихода твоего, желанного и богоравного!» И еще к Фемисте – о том, какие наставления были между ними[777] (так пишет Феодор в IV книге «Против Эпикура»). И к другим гетерам он писал письма, но более всего – к Леонтии, в которую был влюблен и Метродор. А в сочинении «О конечной цели» он пишет так: «Не знаю, что и помыслить добром, как не наслаждение от вкушения, от любви, от того, что слышишь, и от красоты, которую видишь». И в письме к Пифоклу: «От всякого воспитания[778], радость моя, спасайся на всех парусах!»

Эпиктет обзывает его развратником и бранит последними словами. Тимократ, брат Метродора, сам учившийся у Эпикура, но потом покинувший его, говорит в книге под заглавием «Развлечения», будто Эпикура дважды в день рвало с перекорму и будто сам он еле-еле сумел уклониться от ночной Эпикуровой философии и от посвящения во все его таинства; еще он говорит, что в рассуждениях Эпикур был весьма невежествен, а в жизни – еще того более, что телом он был чахл и долгие годы не мог даже встать с носилок, что на чревоугодие он тратил по мине в день (как он и сам пишет в письмах, к Леонтии и к митиленским философам)[779], что с ним и с Метродором путались и другие гетеры – Маммария, Гедея, Эротия, Никидия – и что в своих 37 книгах «О природе» он много повторяется и без конца перечит другим философам, особенно же Навсифану[780]; вот его собственные слова: «Ну их! впрямь, у него из уст даже в муках звучало софистическое чванство, как у многих таких холуев». А вот слова в письмах самого Эпикура о Навсифане: «Он до такого дошел исступления, что поносит меня и обзывает школяром-учителем!» Этого Навсифана он называл слизнем, неучем, плутом и бабнем; учеников Платона – Дионисиевыми лизоблюдами; самого Платона – златокованным мудрецом; Аристотеля – мотом, который пропил отцово добро и пошел наемничать и морочить людей; Протагора – дровоносом, Демокритовым писцом и деревенским грамотеем; Гераклита – мутителем воды; Демокрита – Пустокритом; Антидора – Вертидором; киников – бичом всей Эллады; диалектиков[781] – вредителями; Пиррона – невеждой и невежей.

Но все, кто такое пишут, – не иначе как рехнулись. Муж этот имеет достаточно свидетелей своего несравненного ко всем благорасположения: и отечество, почтившее его медными статуями, и такое множество друзей, что число их не измерить и целыми городами, и все ученики, прикованные к его учению словно песнями Сирен (кроме одного лишь Метродора Стратоникейского, который перебежал к Карнеаду едва ли не оттого, что тяготился безмерной добротою своего наставника), и преемственность его продолжателей, вечно поддерживаемая в непрерывной смене учеников, между тем как едва ли не все остальные школы уже угасли, и благодарность его к родителям, и благодетельность к братьям, и кротость к рабам (которая видна как из его завещания, так и из того, что они занимались философией вместе с ним, а известнее всех – упомянутый Мис), и вся вообще его человечность к кому бы то ни было. Благочестие его перед богами и любовь его к отечеству несказанны. Скромность его доходила до такой крайности, что он даже не касался государственных дел. И хотя времена его для Эллады были очень тяжелыми[782], он прожил в ней всю жизнь, только два-три раза съездив в Ионию навестить друзей. Друзья сами съезжались к нему отовсюду и жили при нем в его саду (как пишет и Аполлодор); сад этот был куплен за 80 мин. И жизнь эта была скромной и неприхотливой, как заявляет Диокл в III книге «Обзора»; «кружки некрепкого вина было им вполне довольно, обычно же они пили воду». При этом Эпикур не считал, что добром нужно владеть сообща, по Пифагорову слову, что у друзей все общее, – это означало бы недоверие, а кто не доверяет, тот не друг. – Он и сам пишет в письмах, что ему довольно воды и простого хлеба; «пришли мне горшочек сыра, – пишет он, – чтобы можно было пороскошествовать, когда захочется». Вот каков был человек, учивший, что предельная цель есть наслаждение! И Афиней в своем стихотворении воспевает его так: