Читать книгу "Исход - Элизабет Говард"

Так что в следующий раз, когда Ричард попросил его купить сигареты, он отказался и объяснил почему. По своей наивности он полагал, что этим дело и кончится, и, конечно, ошибался.

Была зима, и он в основном занимался тем, что пилил дрова для камина в общей комнате. Однажды ближе к вечеру, зайдя с полной корзиной поленьев в маленькую гостиную, которую Нора оставила себе и Ричарду, он обнаружил, что Ричард съехал набок в своем кресле. Оно стояло там же, где обычно, – в углу комнаты, откуда можно было смотреть в окно; Нора говорила, что ему это нравится. Пока он помогал Ричарду сесть прямо, тот бормотал: «Да я пытался… и без толку… ни черта не могу».

Слезы досады катились по его лицу, из носа текло. Кристофер достал бумажную салфетку.

– Дай сморкнуться, – сказал Ричард, и тут оба услышали, как вошла Нора.

– Ну и холодина здесь! – воскликнула она. – Мог и последить за огнем, Кристофер. Бедному Ричарду только пневмонии не хватало.

(Он как раз чихнул.)

– Да я только вошел, – сказал он и встал на колено, чтобы развести огонь.

– Скоро будет чай, – продолжала Нора. – Миссис Браун испекла чудесные сконы, есть еще ревеневый джем, который ты так любишь. – Ричард снова чихнул. – Ох, дорогой, опять у тебя начинается простуда?

– Да я, похоже, нацелился на пневмонию, – ответил он особенным тоном, и детским, и язвительным, которым так часто говорил с ней и к которому, как заметил Кристофер, она, кажется, была невосприимчива.

– Ну что ж, – спокойно сказала она, – мы сделаем все, что сможем, чтобы предотвратить ее, а если ты заболеешь, пусть даже и бронхитом, врач говорит, есть прекрасный новый препарат, который убивает все микробы. Так что беспокоиться не о чем. Я за чаем.

Когда она вышла, Ричард безучастно произнес:

– Не хочу я убивать микробы. Хочу умереть. Это почти единственное, чего я хочу, – договаривая, он встретился взглядом с Кристофером. В том, что он настроен серьезно, не оставалось ни малейших сомнений, и Кристофер ужаснулся.

Он подошел и сел рядом.

– Я могу помочь хоть чем-нибудь?

– Ну, ты мог бы помочь мне упиться насмерть, что, пожалуй, было бы чуток приятнее пневмонии. Вряд ли и от такого недуга у доктора Горли найдется новое лекарство. И кажется, там, за книгами, еще оставались сигареты. Мог бы и прикурить мне одну. Еще есть время, пока Ангел Жизни не вернулась с хвалеными сконами.

Он принес сигарету. Последнюю, оставшуюся в маленькой пачке. Прикурил ее для Ричарда, вставил ему в рот. Ричард глубоко затянулся и кивнул, чтобы Кристофер убрал сигарету. И улыбнулся.

– Хороший ты малый, я же вижу. Быть в моем положении хуже всего тем, что люди вокруг всегда знают, что лучше для меня. Ничего они не знают. Это мне судить. Еще затяжку, пожалуйста.

Я начинаю понимать, как, должно быть, чувствуют себя белые медведи в зоопарке, – продолжал он после второй затяжки. – Как в ловушке. Не в состоянии заниматься тем, что полагается белым медведям в природе, если бы их не держали взаперти. Само собой, считается, что у меня есть возможности, недоступные медведям. Интеллектуальные, духовные ресурсы, как говорит отец Лансинг. Но к сожалению, – он снова улыбнулся, и на секунду Кристофер увидел, каким обаятельным он когда-то был, – они, похоже, прошли мимо меня. Я не могу даже читать. Лучше бы я был собакой.

Ему сразу вспомнилась смерть Оливера, как он держал его во время смертельной инъекции.

– Я понимаю, о чем ты, – ответил он, давая ему затянуться в третий раз. – Она желает только добра, – добавил он. Нору ему тоже было жаль.

– О да. Вряд ли я когда-нибудь забуду такое, – устало сказал он. – Еще затяжку. Она сейчас вернется. Тогда сунь сигарету себе в рот, если не против. Она дым сразу унюхает и подумает, что это ты. Ты веришь в Бога? – спросил он после последней затяжки.

– Я… как раз размышляю об этом.

– Честный ты парень, да?

– А ты? Веришь?

– Сопротивляюсь изо всех сил. Если он есть, а значит, на нем лежит ответственность за то, что со мной стало, отсюда вытекает чертовски…

– А вот и я! – Нора толкнула дверь подносом. – Ох, Кристофер! Как нехорошо – курить в присутствии Ричарда!

– Извини. – Он бросил окурок в камин и поймал на себе взгляд Ричарда: тот посмотрел на него и подмигнул.

В следующий раз навещая отца Лансинга – ему полюбилось заглядывать к нему после ужина, – он рассказал об этом случае.

– Он так отчаянно несчастен. Когда он сказал, что хочет умереть, я смог понять почему.

– Да.

– И хотя я вижу, насколько самоотверженна Нора, порой мне кажется, что она не права.

– Одно другому не мешает. – Отец Лансинг набивал свою маленькую черную трубку.

– Я могу понять, почему он не хочет верить в Бога.

– Я тоже.

– Нора верит. Однажды она сказала мне: ничто не утешает ее лучше, чем разговоры с Богом.

Последовала короткая пауза.

– Знаете, разговоры – это хорошо, но если уж речь о Боге, пожалуй, важнее слушать. – Он раскурил трубку. – Отчасти для этого и существует молитва. Чтобы дать понять, что ты готов слушать. – И он задумчиво добавил: – Людей часто называют самоотверженными, когда они делают то, чего нам самим делать не хочется. Быть самоотверженным – состояние высшего уровня. Большинство людей способны продержаться в нем лишь несколько минут подряд.

– Что я могу сделать для них?

– Вы их любите?

Он задумался.

– Нет, не думаю. Мне просто их ужасно жаль.

– Постарайтесь полюбить их. Тогда вы будете гораздо лучше представлять, что делать.

К тому времени как состоялся этот разговор, он уже довольно хорошо знал отца Лансинга. Священник приезжал причащать некоторых подопечных Норы, среди них один или два человека могли посещать церковь, и вскоре после прибытия Кристофера Нора поручила ему возить их. В школе он прошел конфирмацию, но в церковь не ходил – кроме одного раза, в Суссексе, – с тех пор, как закончилась его учеба. По прошествии нескольких недель отец Лансинг вдруг пригласил его на чай, и он пришел. Священник жил в большом сыром доме с маленькой молчаливой экономкой, похожей на бесплотный призрак, как ему показалось, тем более что говорила она, а это случалось редко, тихим свистящим шепотом. Отец Лансинг трудился не покладая рук: Кристофер не сразу понял, что для чаепития, на которое его пригласили, едва удалось выкроить время между приходскими обязанностями, и не удосужился задуматься, зачем его позвали; он наивно полагал, что священнику, должно быть, тоскливо и одиноко, но постепенно догадался, что совсем не в этом дело: когда отец Лансинг не проводил церковные службы, он навещал прихожан и посещал различные собрания; он любил детей и музыку, тратил немало сил на свой хор и помогал местной начальной школе с организацией экскурсий и праздников. Он был приверженцем высокой англиканской церкви, кое-кто из деревенских недолюбливал его и ездил по воскресеньям в другой храм, однако его церковь и без того была отрадно полна прихожан, которых священник исповедовал дважды в неделю. Когда Кристофер впервые приехал к нему, отец Лансинг спросил, что привело его во Френшем, и он объяснил, что после смерти Оливера чувствует себя никчемным и хочет приносить кому-нибудь пользу. Во время этих разговоров священник неизменно поощрял его рассказы о себе, и довольно скоро ему стало казаться, что отец Лансинг знает о нем больше, чем кто-либо, а чуть позже – больше, чем он сам знает о себе.