Читать книгу "Алиенора Аквитанская. Непокорная королева - Жан Флори"

По мнению некоторых специалистов в области средневековой литературы, Гвиневера приобрела черты Алиеноры не только в «Рыцаре телеги», но и в других романах Кретьена де Труа. Так, в «Эреке» можно найти описания, напоминающие описания английского двора, а в «Клижесе» — намеки на политику того времени. Положительный образ королевы Артура можно было бы считать комплиментом Алиеноре, сделанным до того, как она рассталась со своим мужем. В первых романах Кретьена Гвиневера действует в роли посредника, примирительницы, в целях социальной гармонии. Впоследствии, в «Ивейне» и «Ланселоте», написанных после пленения Алиеноры, подстрекавшей своих сыновей к бунту, образ Гвиневеры становится более сложным и даже неоднозначным в плане морали. Так, в одном из эпизодов она просит Колгреванса рассказать историю ее позора, а в другом насмехается над благочестием Ланселота во время турнира, что заставляет «тяжело больного» рыцаря сражаться, чтобы угодить капризам королевы[875]. Намек на Алиенору? Случайное сходство? Литературный вымысел? Можно упомянуть также о значимости темы «Гвиневеры-сеньора». Ланселот становится лучшим в мире рыцарем благодаря двум женщинам. Прежде всего, это Дева Озера, своего рода фея, которая вырастила его и дала ему оружие — так в целом поступали сеньоры с башельерами, связанными с ними узами родства, которых они «воспитывали» при своем дворе. Далее, это Гвиневера, которая посвятила Ланселота в рыцари, тем самым взяв на себя обязанность, возлагавшуюся в те времена на авторитетных правителей. Алиенора, выступая в роли «сеньора» Аквитании, могла, согласно некоторым толкователям, инспирировать эту двойную функцию[876].

Но, бесспорно, особое внимание должно быть уделено прежде всего теме прелюбодеяния королевы. Многие медиевисты увидели в ней отражение (или влияние) поведения Алиеноры, признанного недостойным. Интерпретация Жана Маркаля, основанная на кельтских представлениях, не получила единодушного признания, скорее напротив. Так, Фиона Толхерст попыталась дать новое истолкование, связав историю Алиеноры с эволюцией образа королевы Гвиневеры в литературных произведениях XII в[877]. По ее мнению, в своем «Романе о Бруте» Вас усилил роль женских персонажей в надежде добиться покровительства Генриха II и Алиеноры; однако параллельно с этим он очертил и развил тему негативного влияния женщин на мужчин. Воплощением нравственной двойственности, присущей героиням Васа, стала Гвиневера, и, вероятно, поводом к тому послужило поведение Алиеноры, ее развод с Людовиком VII, вслед за которым последовал ее брак с Генрихом II. В первых эпизодах с участием Гвиневеры последняя напоминает нормандскую королеву XII в.: красивая, величественная, принадлежащая к богатому и достойному роду, но не способная подарить Артуру наследника — ситуация, схожая с положением Алиеноры в тот момент, когда она была замужем за Людовиком VII. Заметим вкратце, что, следуя этой гипотезе, в первоначальном образе короля Артура можно выявить черты Людовика VII, а не Генриха II, что открывает новые перспективы для объяснения некоторых его действий и поступков. Затем, когда Гвиневера изменяет Артуру с Мордредом, Вас смягчает ее вину: королева даже вызывает у читателя симпатию, поскольку автор рисует ее женщиной, неспособной совладать со своей страстью. Возможно, говорит Фиона Толхерст, именно потребность Алиеноры в политической поддержке, несмотря на ее развод и повторный брак, заставила Васа подвергнуть Гвиневеру критике, а затем облечь ее в образ раскаявшейся женщины, удалившейся в монастырь. Впоследствии, примерно в 1200 г., в своем переложении Васа Лайамон усиливает контраст женских характеров, являющихся образцом женской добродетели, или, напротив, воплощением дьявола. Женщины при дворе Артура играют лишь роль партнеров, вдохновляющих мужчин на подвиги, но им не отведено никакой политической роли. Гвиневера — не исключение. Приговор, вынесенный Алиеноре английскими историками конца XII века, побудил Лайамона занять такую же женоненавистническую позицию на манер цистерцианцев: в его изложении Гвиневера не раскаивается в содеянном — она лишь сожалеет о смерти Мордреда. Кретьен де Труа, со своей стороны, создал сложный образ Гвиневеры, женщины могущественной и умной, способной воплощать в жизнь свои желания, — вероятно, автор описал ее такой, чтобы угодить Марии Шампанской, дочери Алиеноры. Не так давно Ф. Толхерст дополнила свою гипотезу, высказав мнение о том, что эволюция образа Гвиневеры, добавившая в него отрицательные черты, происходила под влиянием усиливавшегося в те времена уничижительного отношения к Алиеноре ее современников-хронистов. В этом феномене, по ее мнению, следует видеть идеологический ответ в клерикальном духе на угрозу, которую представляли женщины и женская власть, запечатленные в образах Алиеноры и Гвиневеры[878].

Алиенора могла также стать прототипом персонажа Гвиневеры, созданного Марией Французской. Такое предположение выдвинула в своей новой интерпретации лэ «Ланваль» Маргарет Азиза Паппано, утверждающая о связи этого образа с реальной, существовавшей в истории королевой Алиенорой. Это предположение не вытекает из того, что Мария была сводной сестрой Генриха II или находилась под «патронажем» Алиеноры, — оно покоится на прямой связи этого произведения с «историей жизни» Алиеноры. Творчество Марии укладывается во временные рамки 1160–1215 гг., время Алиеноры; Мария довелось жить по ту и по другую стороны Ламанша и посвящает свои произведения «благородному королю», без сомнения, Генриху II. Следовательно, она могла взять за образец жизнь Алиеноры и то, что говорили о ней в те времена. В лэ «Ланваль» королева Гвиневера желает добиться любви героя, но он предпочитает ей свою подругу, прекрасную, могущественную и богатую фею, превосходящую королеву во всем. Согласно М. Паппано, обе героини, Гвиневера и фея, являются образами Алиеноры, воплощением женской верховной власти и крайнего желания. На такое литературное видение повлиял, усложнив его и видоизменив, мужской взгляд на жизнь Алиеноры, запечатленный в хрониках. Хронисты представляют королеву неспособной совладать с собственным желанием, что противоречит принятой модели женского поведения. В «Ланвале» мы видим тот же образ, но на сей раз королевы Гвиневеры, «возжелавшей» Ланваля и обвинившей его в гомосексуальных наклонностях, когда тот отказался от ее любви. Но решение, предложенное Марией, идет вразрез с существующей «реальной» системой, оно переворачивает ее. Действительно, в «традиционной» системе «желание» королевы контролирует король, ее муж. Утверждение Ланваля о превосходстве его дамы сердца над королевой можно расценивать как оскорбление, нанесенное королю, и как удар по системе. Даже при дворе короля Артура власть королевы подчиняется власти короля. Финальное решение, предложенное Марией в «Ланвале», напротив, можно считать своего рода инверсией артуровского мира: побеждает фея, правит она, и ее возлюбленный Ланваль следует за своей дамой, которая приводит его в свое королевство — в Авалон, представляющий квинтэссенцию женской власти, в мир, чуждый не королеве, но Ланвалю. Опять же перед нами инверсия реального положения Алиеноры, королевы-чужестранки при дворе своего супруга. Для Марии, действующей подобно историку, Алиенора — чужестранка для всего мира, за исключением Аквитании, в которой чужестранцем чувствует себя король. Конечно, идет на уступки исследовательница, фея-покровительница Ланваля не названа по имени, но она во многом напоминает Алиенору — в ее владении несметные богатства, а на ее шатре изображен орел.