Читать книгу "Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве. 1953 - начало 1980-х гг. - Владимир Козлов"

Учитывая, что никакой действительной «организации» в Новочеркасске не было, предварительное следствие и суд, получившие столь ясную политическую директиву, встали на путь фабрикации дел, а в число «зачинщиков» запихнули всех, кто попался под руку, особенно, если из них можно было слепить образ хулиганов, отщепенцев, паразитов и тунеядцев. Идеально на эту роль подходили люди с судимостями. Ими то и занималось в первую очередь следствие при фабрикации уголовных дел. «Я , - писал в одной из своих жалоб Е.Ф.Сильченков, - задал вопрос на суде обвинителю Кривошеину: «За что Вы меня судите?». Получил ответ: за то, что я когда-то был судим, значит я недоволен на Советскую власть, т.е. не подхожу ни к одному пункту кодекса строителя коммунизма»1.

Следствие упорно цеплялось за любые доказательство того, что люди, избранные в качестве «козлов отпущения», организовывали или способствовали организации погромов. Для этого применялся несложный прием. Следствие постоянно возвращалось к обстоятельству, «важному для дела»: совершая те или иные действия (призывы к забастовке, демонстрации, требования о снижении цен и т.п.), подследственные уже знали о происходивших в других местах беспорядках и погромах. А раз знали, то «по существу (?!- В.К.) призывали к их активизации и расширению» , то есть действовали умышленно и злонамеренно. Жестокость приговоров, вынесенных участникам новочеркасских событий, во многом была «обоснована» именно этим абсурдным допущением. А в дополнение к нему беспредельные натяжки, связанные с обвинением части подсудимых в организации волнений. «За что дается срок 15 лет по статье 79, -спрашивал тот же Е.Сильченков. - За организованное вооруженное нападение на власть. А кто организовал?»712

Кроме того в ход пошли приемы, вполне достойные сталинской эпохи. Так про Геннадия Гончарова стало известно, что он и его товарищ 2 июня «принимали участие в так называемой «демонстрации» и даже заходили в здание горкома партии»713. Поскольку «практической деятельности Гончарова в этом не установлено», этот эпизод ему не инкриминировался. Но все-таки прокурор Шубников не удержался и предложил использовать эти сведения в суде хотя бы для отрицательной характеристики личности Гончарова.

Далеко не всегда следствие проявляло такую похвальную «сдержанность». Красноречив случай с Е.Левченко. Следствие явно игнорировало противоречия в показаниях свидетелей. Никто не отрицал, что какая-то женщина с балкона призывала к освобождению якобы арестованных рабочих из милиции. Однако в показаниях свидетелей явно были противоречия: возраст (то ли 30, то ли 40 лет), одежда (то ли черный жакет с цветастым платьем или черное платье, то ли красноватый джемпер или свитер). Одна из свидетельниц, сказала, что выступавшая была ее знакомой по имени Галя (Левченко зовут Екатерина)714. Те, кто видел выступавшую с балкона женщину с близкого расстояния (А.М.Миронов, тоже выступавший с балкона, В.Д.Черепанов, вместе с ней участвовавший в нападении на милицию), так и не опознали в ней Левченко. Возможно речь вообще следовало вести о двух женщинах, отличавшихся и по возрасту, и по одежде. Недаром же Левченко признала себя виновной только частично. В любом случае, предварительное следствие в спешке обходило острые углы, прибегая мягко говоря к весьма странной логике: «Из показаний обвиняемого

Миронова видно, что в данном случае речь идет о Левченко, хотя Миронов на следствии ее и не опознал»715.

Подобную логику «доказательств» можно было бы считать юридическим курьезом, если бы она не была возведена в систему. В одном из заключений Прокуратуры СССР (январь 1965 г.) по жалобе Тульнова, полностью отрицавшего свою вину, было сказано, что его активное участие в нападении на милицию «подтверждается фактом задержания его на месте преступления в числе первых». И все! Но Тульнов утверждал, что заглянул из любопытства, и нет свидетелей, которые могут подтвердить обратное. Ни следствие, ни суд поиском таких свидетелей себя, естественно, не утрудили, поскольку, как выразился Тульнов, «искали во мне врага»716.

Вячеслав Черных прямо обвинял следствие в фальсификации своего дела: «Майор Васильев воспользовался моими чистосердечными признаниями, моей темнотой и огрязнил меня. Я удивляюсь тому, что как могли органы безопасности провести дознание так, как было, без ошибок. Им нужно было найти организаторов, а они ленились, вот и пришили мне, что я вообще не делал. Все облегчающие обстоятельства, а также тех свидетелей, которые говорили в мою пользу, во внимание не брали»717. На «отдельные проделки следователя Демидюка» жаловался в Прокуратуру СССР Георгий Васюков. Он подчеркивал, что суд «абсолютно не прислушался к свидетелям, которые изменяли свои показания, не взирая на то, что ранее ряд свидетелей показывал совсем противоположное»718.

Со свидетелями вообще «работали», выбирая исключительно удобных, либо тех, кого удалось соответствующим образом «подготовить». Как писал, в частности, Е.Сильченков, державшийся до конца и так и не признавший своей вины, свидетели обвинения после процесса говорили: «Мы не знали, мол, что будут давать такие срока, нас инструктировал следователь...»5. В жалобе на имя председателя

Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР от 10 января 1964 г. Ефим Федорович пытался привлечь внимание к технологии фабрикации его уголовного дела: игнорирование показаний неудобных свидетелей и патологическая доверчивость к свидетелям удобным719. Речь, в частности, шла о знакомом Сильченкова, заводском коммунисте, который просил его как человека пожилого и солидного повлиять на толпу, убедить ее пропустить поезд. Тем самым появлялся эпизод, не только косвенно доказывающий отсутствие злого умысла в действиях обвиняемого, но и говорящий о его вялых попытках помочь с властям в наведении порядка. Предварительное следствие и суд проигнорировали показания этого свидетеля, но не опровергли их720.

На пристрастность и предвзятость следователя Демидюка жаловался и В.Г.Бахолдин: «Мой следователь капитан Демидюк, который вел мое дело, собирая материал лишь тот, который меня уличал, а также и свидетелей тех, которые меня могли уличить. А тех свидетелей, которых я указывал следователю, что они могут оправдать эти ложные показания, следователь под разными предлогами отводил их и не собирался искать этих людей, хотя я указывал фамилии и их адреса...»3