Читать книгу "Иерусалим. Один город, три религии - Карен Армстронг"

Фактически же две половины города все больше расходились физически (Benvenisti, pp. 39–40). Арабский Иерусалим, невзирая на напряженные отношения с иорданским правительством, естественным образом ориентировался на восток, по направлению к Амману, а еврейская часть города постепенно отодвигалась от опасной нейтральной полосы в сторону Тель-Авива и побережья. Районы Западного Иерусалима, прилегавшие к границе, представляли собой трущобы, населенные сефардами. Торговый центр на улице Бен Иегуды, оказавшийся в зоне досягаемости арабских снайперов, был заброшен. Новые районы строились на вершинах холмов к западу от города. Географическим центром Западного Иерусалима теперь стал Гиват-Рам, где вырос новый кампус Еврейского университета. Этот район расположен значительно западнее муниципальной границы, существовавшей до 1948 г. Если бы такое положение дел сохранялось достаточно долго, Иерусалим превратился бы в два отдельных города с полосой мертвой земли и колючей проволоки между ними.

В 1965 г. на пост мэра Западного Иерусалима был избран Тедди Коллек, член недавно сформированной Бен-Гурионом Рабочей партии Рафи и не менее влиятельная фигура, чем Рухи аль-Хатиб по ту сторону границы. Этот коренастый волевой блондин добился в своем муниципалитете большей стабильности, чем удавалось его предшественникам. Он попытался скорректировать переориентацию города в направлении побережья. Так, существовал план перенести здание муниципалитета, находившееся прямо на границе, в один из новых западных районов, однако Коллек решил остаться на прежнем месте: мэру и его совету не следовало бросать восточных евреев, в их приграничных трущобах. Главную же причину, по которой был отменен переезд, сам Коллек объяснил так: «оставаясь прямо на границе, мы выражали свою веру в конечное воссоединение Иерусалима» (Kollek 1978, p. 183). Посреди разобщенности и всеобщего отчуждения послевоенных лет израильтяне начинали мечтать о единении, цельности и полноте.

В мае 1967 г. Израиль и арабский мир оказались перед угрозой новой войны. 13 мая СССР проинформировал Сирию, что Израиль готовит вторжение на ее территорию. Возможно, советскую разведку дезинформировали – на самом деле у Израиля не было планов подобного вторжения. Но президент Египта Гамаль Абдель Насер отреагировал на предполагаемую угрозу своему арабскому союзнику, перебросив 100-тысячный воинский контингент на Синайский полуостров и закрыв для израильских судов Акабский залив. 30 мая, несмотря на все просьбы Израиля воздержаться от участия в конфликте, король Иордании Хусейн подписал военное соглашение с Египтом. Великие державы поддержали ту или другую сторону, и над миром встала зловещая тень конфронтации. Израильтяне, слушая пламенные речи Насера, в которых он угрожал скинуть Израиль в море, готовились к худшему и ожидали нового Холокоста.

Всего за три недели до того, как разразилась война, в Западном Иерусалиме в самой идиллической обстановке проходили торжества по поводу Дня независимости Израиля. Это была особая годовщина, поскольку в 1967 г. произошло довольно редкое совпадение: дата провозглашения Государства Израиль по еврейскому календарю пришлась на 14 мая – соответствующую дату гражданского календаря. Из-за запрета ООН на любые виды оружия и военной техники на территории Иерусалима военный парад не мог состояться. Вместо этого мэр Коллек предложил спонсировать за счет муниципалитета включение в программу праздничного концерта песни, которую должна была сочинить известная поэтесса и композитор Наоми Шемер. Песня, получившая название «Золотой Иерусалим», имела огромный успех и мгновенно облетела весь Израиль. Это – объяснение в любви к городу с трагической историей, у которого «в сердце стена», но можно заметить, что часть его пропала из поля зрения израильтян, как будто закрытая слепым пятном:

Казалось, вымер рынок старый,Ушла навек вода,Разрушен Храм, и песнь шофараУмолкла навсегда[90].

На самом-то деле Восточный Иерусалим не думал пустеть, и базар вовсе не вымер – он был оживлен, многолюден, там шла торговля предметами роскоши, не доступными жителям Западного Иерусалима, – а на Храмовой горе теснились благочестивые посетители и богомольцы. Песня предполагала, что палестинцев арабского Иерусалима не существует. В тот же день 14 мая на другом конце города равввин Цви Иегуда Кук, сын знаменитого Авраама Кука, главного раввина Иерусалима времен Британского мандата, произносил свою ежегодную проповедь в честь Дня независимости в иешиве Мерказ ха-Рав. Внезапно его тихий голос зазвучал громче, и присутствующим показалось, что на него сошел дух пророчества. В какой-то момент он громко зарыдал, оплакивая земли, отторгнутые от живого тела Эрец-Исраэль на Западном берегу: Иерусалим, Храмовая гора, Хеврон, Шхем, Иерихон – города и места, священные для еврейского народа. Это грех, – восклицал раввин, – оставлять столь святые места в руках гойим (Mergui & Simonnot, p. 125). А спустя три недели Цви Иегуду Кука прославляли как истинного пророка Израиля. Танки Армии обороны Израиля вошли во все перечисленные в проповеди города Западного берега, и еврейский народ воссоединился со Старым Городом Иерусалима.

Глава 18

Сион?

Конечно, Насеру не удалось сбросить Израиль в море, как он грозился. В понедельник 5 июня израильские ВВС нанесли превентивный удар по Объединенной Арабской Республике (как до 1971 г. назывался Египет) и уничтожили еще на земле почти всю египетскую военную авиацию. Это заставило Иорданию вступить в войну, хотя для защиты Иерусалима сил было явно недостаточно – всего лишь пять тысяч солдат. Они сражались с огромным мужеством, и 200 из них погибли в бою за Святой город. Но в среду 7 июня войска Армии обороны Израиля окружили Старый Город и вошли в него через Львиные ворота. Гражданские жители Западного Иерусалима в это время еще пряталось в бомбоубежищах, но весть о взятии арабской части города, передаваясь из уст в уста, в мгновение ока стала всеобщим достоянием. У ворот Мандельбаума немедленно собралась толпа любопытных.

У израильских солдат и офицеров была одна цель – как можно быстрее добраться до Западной стены. Они вихрем пронеслись по кривым узким улочкам Старого Города, с боем ворвались на платформу Харама, пересекли ее, едва взглянув на мусульманские святыни, и оказались у Стены. Семь сотен солдат с почерневшими от копоти лицами и пятнами крови на форме сгрудились в закутке, который почти двадцать лет был закрыт для евреев. К 11 часам утра в город начали прибывать генералы, и среди них – Шломо Горен, главный раввин Армии обороны Израиля. Ему досталась честь впервые с 1929 г. протрубить у Стены в шофар. Приехал и раввин Цви Иегуда Кук, за которым один из младших командиров послал джип. Оказавшись перед Западной стеной, все эти мужчины, верующие и неверующие, испытывали сильнейшее религиозное чувство, даже потрясение. Всего несколько дней назад им грозило уничтожение, теперь же они вдруг смогли вновь прикоснуться к величайшей святыне еврейского мира. Молодые парашютисты-десантники, воспитанные в атеистическом духе и чуждые религиозного рвения, припадали к огромным камням и плакали, другие стояли в оцепенении, не в силах сдвинуться с места. Когда раввин Горен протрубил в шофар и начал нараспев произносить слова псалма, неверующие офицеры бросились обниматься, а один молодой солдат вспоминал, что у него кружилась голова и горело все тело. Это был драматический момент – нежданное возвращение к Стене казалось почти сверхъестественным повторением древних иудейских мифов. Еврейский народ вновь мужественно противостоял угрозе исчезновения и вновь вернулся домой. Это событие вызвало к жизни все переживания, которые люди обычно испытывают в святых местах. Западная стена была не просто историческим местом, а символом, достигающим самой сердцевины еврейского самосознания, одновременно и Иным – «чем-то огромным, грозным и из другого мира» (Ben Dov, p. 146), – и глубоко знакомым – «как старый друг, которого узнаешь безошибочно» (Ben Dov, p. 148). Это была святыня, внушающая трепет и вместе с тем завораживающая. Авраам Дувдевани, целуя камни, чувствовал, что прошлое, настоящее и будущее слились воедино: «Не будет больше разрушения, и никогда не осиротеет стена» (Ben Dov, p. 148). Обретение святыни предвещало конец насилия, забвения и разъединения, прошлые поколения назвали бы это событие возвращением в рай.