Читать книгу "Боль - Ольга Богуславская"

- А когда выходил?

- Воровал. Едет в трамвае, приходит домой, вытаскивает из кармана деньги и начинает: она сама виновата, сумку подставила... Муж стал водить его с собой в театр, за кулисы, чтобы он увлекся и забыл о своем любимом "деле". Один раз они возвращаются домой, он сам не свой: да что ж это такое, бросают вещи где ни попадя, вот пиджак бросили на стул, а в нем деньги. Муж в ужасе спрашивает: какой пиджак? Саша описал. Тогда Леня бросился к телефону, набрал номер и говорит: "Ростислав Янович, у нас с вами похожие пиджаки, извините ради бога, я у вас из кармана деньги забрал - думал, мои". Оказалось, это был пиджак Плятта. Он год просидел у меня в коммуналке, потому что я никуда не могла его устроить, и прописки у него не было. Правда, вскоре у меня наладились отношения с министром МВД Щелоковым. И я понимала, что в случае чего он меня спасет.

- Батюшки мои, какие отношения со Щелоковым?

- Ужасно смешной случай. А начинать надо издалека. Был такой поэт Митрейкин, про которого когда-то Маяковский писал "кудреватые митрейки" или что-то в этом роде. У него остался сын по имени Вольт. И Вольт Митрейкин организовал в какой-то московской школе группу по защите Конституции. Им нужно было печатать прокламации, они украли пишущую машинку - короче говоря, их арестовали и всем дали по 25 лет. И когда умер Сталин и началась реабилитация, ко мне домой пришли два человека, которые сидели с Вольтом. Они пришли просить, чтобы я помогла Вольту. И первое, что я сделала, это нашла ему "заочницу". Тамара жила в Пушкино, и она начала писать ему письма. А я начала хлопотать о снятии статьи по краже машинки, потому что 59-ю статью сняли сразу. И вот мы с этими двумя Арнольдами, так звали его друзей, и одной Тамарой довольно быстро преуспели в деле защиты Вольта, и он приехал. В московской прописке ему отказали сразу, потом отказали в областной, мы стали его прятать. Жил он у Тамары. А в это время уже появился на горизонте Ахто Леви, который написал про свои тюремные злоключения знаменитую книжку "Записки серого волка". Он занимался организацией статьи в "Литературной газете" о том, что преступность растет, потому что людей, которые возвращаются из мест лишения свободы, не прописывают дома и им некуда деться. И я принимала участие в подготовке этой статьи. Ну вот, звонит мне Леви и говорит: приезжайте, надо поговорить насчет статьи, я ему отвечаю, что мне не до этого, у меня Вольт Митрейкин не прописан, и неровен час его схватят, и будут неприятности. Да и что толку вам рассказывать об этом, вы же мне не поможете. И он мне отвечает: кто знает, я завтра буду у Щелокова. А я Щелокова тогда не знала и в сердцах говорю: ваш Щелоков говно и меценат.

На другой день дежурю в консультации и вдруг звонок: Леви. И он кричит в трубку: Махаловна (у него акцент был такой), Щелоков очень смеялся. Я спрашиваю - почему? А я, говорит, про говно ему не сказал, а про мецената сказал. Так он ходуном ходил от смеха и распорядился твоего Вольта прописать. Наверное, его уже прописали. И вечером мне звонит Тамара и рассказывает. Приехали за Вольтом из местной милиции, а она его запихала в шкаф и говорит: он уехал прописываться в Рязанскую область. А милиционеры в один голос: а что же делать, срочный приказ Щелокова, давай хоть паспорт. И тогда она достала Вольта из шкафа, его посадили на мотоцикл и покатили срочно ставить на воинский учет, без чего нельзя было прописать. И выяснилось, что у дамы из военкомата, которая должна была сделать соответствующую запись, сын женился. Милиция поехала на эту свадьбу, несчастную женщину посадили на тот же мотоцикл и привезли в военкомат. Одним словом, в тот же день Вольт был прописан. А потом они с Тамарой уехали в Прибалтику. Вольт писал детские стихи и присылал мне свои книжки.

- Вот вы все время говорите: "когда я начала ездить в лагеря, в колонии"... А почему, собственно, вы начали туда ездить?

- Еще девчонкой, едва кончив институт, я вела какое-то дело в военном трибунале, и там был военный прокурор Гурген Иванович Агаджанян. Он все время ездил по колониям в порядке ревизии, не знаю, как это правильно назвать. И он стал брать меня с собой. И вот тогда я увидела, что такое колония, и поняла, что это школа преступности. Но когда мы ездили с Гургеном Ивановичем, я могла только поздороваться с людьми. А мне нужно было приезжать в колонию и иметь контакт с глазу на глаз. И я стала ездить как журналист из журнала "К новой жизни". В одной колонии меня по ошибке чуть не прикончили. Это была колония особого режима. Случилось так, что начальник колонии был в отъезде и какой-то капитан пустил меня в его кабинет, я там сидела и принимала людей - каждый приходил со своей жалобой, с приговором, хотя они не знали, что я адвокат. К окошку кабинета подошел один осужденный, разбил окно и в дырку бросил железную банку, набитую льдом. Он считал, что бросил эту банку в начальника, а попал мне в голову.

- Как вы считаете, у нас в стране есть правосудие?

- Думаю, нет. За полвека работы адвокатом мне довелось встретить только отдельных представителей истинного правосудия, а правосудия, как такового, у нас в стране нет. И быть не может, потому что оно несовместимо с пытками, а сейчас это главный инструмент, при помощи которого добываются доказательства на следствии. Если вы можете "доказать" только при помощи издевательства - значит, вы ничтожество. Был такой следователь по особо важным делам при прокуроре республики Леонид Мариупольский. Он был не самый добрый человек на земле и, может быть, многие вспоминают его со страхом, но если человек не признавал себя виновным, он сначала искал доказательства, а потом уже предъявлял их обвиняемому и допрашивал его. Если человек не признается - это его личное дело. Но личное дело следователя либо доказать его вину, либо отпустить.

Я перестала чувствовать уважение к стране, в которой живу всю жизнь, из-за того, что милиция занимается самым легким делом на свете: избивает и истязает людей, которые им ответить не могут. В показания, добытые таким путем, я не верю. У меня был подзащитный Леонов, который ничего не скрывал, которого взяли с поличным и которого руоповцы просто так жарили включенным утюгом. Мне было плохо, когда я его увидела в милиции, я вызвала "скорую помощь": на лбу, на животе и на половых органах были следы раскаленного утюга. И после всех жалоб я получила ответ: вина оперативных работников не подтверждена, так как он мог получить эти ожоги в какой-нибудь бане. Это вошло в плоть и кровь. Так же, как вошло в плоть и кровь снимать золотые украшения и часы и не вписывать их в протокол. Знаете, все арестованные, как один, ходят без копейки денег, их арестовывают на улице, и у них ни у кого в кармане рубля нет, потому что в протоколах обыска указывают копейки. А куда деваются эти деньги, что, все наши бандиты ходят без денег?

- Светлана Михайловна, вы же знаете, какой на это ответ: милиции мало платят.

- Всем мало платят! Рабочие на заводе месяцами зарплату не получают, пенсионеры на копейки живут и никого утюгами не жарят! Пытки стали почерком российского правосудия. Ведь уже стали открыто говорить (я сама слышала по телевидению), что пытки - единственный способ раскрыть преступление. Так вы тогда распишитесь в том, что вы не юристы. Вы другого просто не умеете, и вы - никто. В свое время, когда Хрущев придумал смертную казнь за валютные операции, нас выкинули из мирового юридического сообщества, а сейчас мы опять в него вошли. Но мы не вошли, а влезли, нам дверь не открывали. Вот вы меня как-то спросили, считаю ли я правильной отмену смертной казни. Да! Потому что наша страна - это страна, в которой могут признаться в том, чего не совершали.