Читать книгу "Заводная и другие - Паоло Бачигалупи"

Чуть ниже по склону взрывается снаряд. В воздух летят горящие щепки.

— Слишком близко. — Канья вскакивает и бежит вперед, Паи — следом. Их стремительно обгоняет Хироко, падает за лежащий на земле обугленный ствол и ждет, когда остальные ее догонят.

— Вот как такую одолеешь? — пораженно выдыхает Паи.

Канья только качает головой.

Пружинщица спасала их уже дважды: сначала заметила крадущийся к ним в темноте спецназ, потом успела оттолкнуть Канью за секунду до того, как место, где находилась ее голова, прорезала очередь лезвий. Зрение у девушки острее, чем у людей, а движения молниеносны. Но она уже вся пылает, кожа сухая и горячая на ощупь. Хироко не создана для войны в тропиках, и хотя ее поливают водой и стараются не перегревать, она теряет силы. Когда Канья подходит ближе, пружинщица смотрит на нее воспаленными глазами.

— Мне бы чего-нибудь выпить. Лучше ледяного.

— Нет у нас льда.

— Тогда надо к реке, к любой воде. Я должна вернуться к Ясимото-саме.

— Вдоль всей реки идут бои. — Канья слыхала, что генерал Прача сейчас у плотин, отбивает высадку десанта, ведет сражение со своим старым приятелем адмиралом Нои.

Хироко касается ее раскаленной рукой.

— Я долго не протяну.

Канья смотрит по сторонам, думает, как быть. Кругом сплошь тела, месиво страшнее, чем во время эпидемий: мужчины, женщины — все в клочья, везде оторванные конечности, чью-то ногу забросило на дерево. Трупы лежат кучами и тлеют. Шипит напалм, скрежещут гусеницы, пахнет сжигаемым углем.

— Дайте рацию.

— В последний раз была у Пичаи, — отвечают ей.

Но Пичаи убили, и неизвестно, где рация теперь.

«К такому нас не готовили. Учили останавливать пузырчатую ржу, грипп, но никак не мегадонтов с танками».

Наконец Канья находит приемник в чьей-то мертвой руке, заводит пружину, пробует частоты, которыми пользовались во время эпидемий — эпидемий, а не войн. Везде тишина. Тогда она говорит на открытой волне:

— Это капитан Канья. Есть кто-нибудь?

Долгое молчание. Треск пустого эфира. Канья повторяет снова. Потом еще раз. Ничего. И вдруг:

— Капитан? Это лейтенант Апичат. — Голос ее помощника.

— Прием. Где генерал Прача?

Опять долгая тишина.

— Мы не знаем.

— Разве вы не с ним?

Снова молчание.

— Думаем, погиб. — Апичат кашляет. — Они используют газ.

— Кто теперь командующий?

Выдержав паузу, лейтенант отвечает:

— Полагаю, вы.

Она пораженно замирает, потом говорит:

— Не может быть. А где заместитель?

— Неизвестно.

— Генерал Сом?

— Его нашли у себя дома убитым. Карматху с Пхаилином тоже.

— Это невозможно.

— Так говорят, но их действительно здесь никто не видел, а когда нам об этом рассказали, генерал Прача поверил.

— Еще капитаны есть?

— Пиромпакди был на якорных площадках, но мы видим там только пожар.

— Где вы?

— Возле башни, рядом с Пхрарам-роад.

— Сколько вас?

— Человек тридцать.

Она окидывает свою команду тревожным взглядом: мужчины, женщины — все раненые. Хироко привалилась к разбитой в щепки банановой пальме — глаза закрыты, лицо пылает, как китайский фонарь. Может, уже умерла. Канья на мгновение задумывается, жаль ей это создание или…

Отряд выжидающе смотрит на своего капитана. Она оглядывает их жалкую амуницию, их раны. Почти никого не осталось.

— Что нам делать, капитан? — трещит радио. — Пистолеты против танков бесполезны. Мы никак… — Голос лейтенанта Апичата обрывают помехи.

Со стороны реки доносится мощный взрыв.

С дерева слезает рядовой Саравут.

— Бомбить доки перестали.

— Мы теперь одни, — тихо произносит Паи.

44

Она просыпается от тишины. Эмико провела вечер в тяжелой дреме, постоянно прерываемой эхом гулких взрывов, пронзительным воем мощных пружин и скрежетом жгущих уголь танков. Но все эти звуки далеко, бои идут в других кварталах. После стычек улицы завалены телами, о которых теперь, переключившись на настоящую войну, уже забыли.

Над городом повисло странное затишье. Редкие свечи мерцают в тех окнах, из-за которых следят за происходящим в истерзанном полночном городе. Газовые фонари не горят ни на домах, ни вдоль улиц — кругом сплошная тьма. То ли весь метан вышел, то ли кто-то наконец перекрыл трубы.

Эмико встает из кучи мусора, морщась от запаха банановой кожуры и дынных корок. В отсветах огненной зарницы видны лишь несколько столбов дыма — и больше ничего. Улицы пусты. Лучше времени не придумаешь.

Она смотрит на башню. Там, на шестом этаже — квартира Андерсона-самы. Вот куда бы ей попасть. Поначалу рассчитывала просто пробежать через центральный вход и подняться по лестнице, но двери заперты, рядом ходит охрана, а сама она теперь слишком хорошо известна, и потому прямого пути ей нет. Зато есть непрямой путь.

Ей жарко, страшно жарко. От зеленого кокоса, найденного и разбитого еще вечером, осталось лишь дразнящее воспоминание. Подняв голову, она снова пересчитывает балконы — там вода и воздух посвежее, там спасение и временное укрытие. Осталось залезть.

Вдали слышен гул, потом треск, будто от фейерверков. Эмико понимает, что ждать больше нельзя, и лезет на первый из двух нижних балконов — оба забраны решеткой, рукам есть за что ухватиться.

Она замирает на третьем, открытом, тяжело дышит, борясь с растущим в ней жаром и головокружением, смотрит вниз, на манящую мостовую, потом поднимает голову, глядит на четвертый балкон, собирается, прыгает — рука, к счастью, нащупывает удобный выступ — и тянет себя наверх. Здесь некоторое время сидит на перилах — внутренний жар от физических усилий все нарастает, — затем делает глубокий вдох, прыгает снова — пальцы находят, за что зацепиться, — повисает над пустотой, смотрит вниз и тут же об этом жалеет: теперь улица совсем далеко. Часто и тяжело дыша, она влезает на балкон.

В квартире за окном темно, все неподвижно. Эмико наудачу дергает прутья решетки, но та на замке. Что угодно отдала бы сейчас за воду — ей бы попить, облить лицо и тело, но ограда устроена так, что не сломать.

«Значит, еще один прыжок».

Она подходит к краю балкона. Ладони — единственное, что потеет, как у обычных людей, — скользкие, будто смазаны маслом. Пружинщица старательно трет их об одежду, пытаясь высушить. Жар, который не находит выхода, охватывает ее целиком. Покачнувшись от головокружения, Эмико встает на самую кромку. Приседает. Замирает. Прыгает.