Читать книгу "Дневник черной смерти - Энн Бенсон"

— Откуда тебе знать, какой стыд мной владеет? — еле слышно прошептала она. — Теперь я не женщина. Всех тех органов, которые делали меня женщиной, больше нет.

— Зато ты жива. Неужели я должен напоминать тебе, что если бы де Шальяк не сделал то, что сделал, ты истекла бы кровью? И почти наверняка умерла бы. Я до конца своих дней буду благодарен ему за то, что он сделал. — Алехандро погладил Филомену по волосам. — Для меня ты навсегда останешься самой желанной женщиной.

Алехандро отошел от постели, снова взял на руки малышку и поднес ее к матери.

Лицо Филомены мгновенно осветилось.

— Посмотри, что ты подарила мне. Ариеллу Мериеллу.

Филомена откинула пеленку.

— Что ей несчастья этого мира? Она улетит прочь с легкостью черного дрозда.[16]Молю Бога, чтобы ей не пришлось улетать слишком часто.

Дав ей насладиться зрелищем малышки, Алехандро сказал:

— Видно, так уж ей на роду написано. Боюсь, вскоре она должна будет отправиться в первый полет.

Он рассказал Филомене о событиях того дня, когда Ариелла появилась на свет, о том, как они подкупили акушерку, и о своих сомнениях, что эта женщина сдержит обещание не выдавать их.

— Мы просто купили себе немного времени, больше ничего. Уверен, совсем скоро она продаст нас. Нужно быть готовыми к этому.

* * *

Они купили прочную повозку и четырех отличных лошадей. Де Шальяк сам надзирал за тем, как обустраивали повозку внутри. Туда положили толстые, набитые гусиными перьями одеяла, а сверху подушки — чтобы Филомена могла с удобствами ехать по изрезанным колеями дорогам. Инструменты и несколько пустых мехов для воды спрятали среди одеял и подушек. Изрядный запас трав и лекарственных средств Алехандро положил в тайник под сиденьем повозки, вместе с ножами и ремнями для их заточки. Кэт приготовила мощный лук с дополнительной тетивой и колчан со стрелами, сделанными по своему вкусу.

Наконец все было готово; карету и коней поставили в конюшню, в ожидании дня, когда они понадобятся.

* * *

Прошло не так уж много времени, и в особняк прибыл гость, монах ордена бенедиктинцев. Алехандро исподтишка смотрел, как де Шальяк увел этого человека в библиотеку и закрыл за собой дверь.

Час спустя, когда гость ушел, провожаемый самим де Шальяком, последний вызвал Алехандро к себе.

— Боюсь даже спрашивать, что случилось, — сказал он.

— И правильно, поскольку мне нечего рассказать, кроме того, что некая женщина, по роду своих занятий акушерка, пришла к нему на исповедь и сделала совершенно необычное признание. Он не говорил, что именно она поведала ему, поскольку существует тайна исповеди и нарушить это правило — величайший грех для священника. — Де Шальяк помолчал. — Но мы-то знаем правду. И если она говорила с ним, то заговорит и с другими, с теми, кто не связан правилами своей веры.

— Значит, время настало, — огорченно сказал Алехандро.

— Боюсь, что да.

Грусть скорой разлуки повисла в воздухе между двумя друзьями.

— Мы снова расстаемся, коллега, — со смирением сказал Алехандро, — но, возможно, уже в последний раз.

— Вполне возможно. И это очень печально.

— Я тоже огорчен. Мне никогда не высказать вам слова благодарности за все оказанные вами благодеяния. Если бы я начал перечислять их, на это ушел бы целый день, а у нас впереди много дел.

Де Шальяк грустно улыбнулся.

— Что я буду делать без вашего общества, такого утешительного, такого подбадривающего?

— То же, что всегда делали, — ответил Алехандро. — Учиться и учить. То же буду делать и я, зная, что должен стараться не отстать от вас или погибнуть в попытке достигнуть этого.

* * *

Алехандро стоял в вестибюле особняка вместе со своим коллегой, человеком, который когда-то был и теперь снова стал его учителем. Давным-давно, уже отослав Алехандро в Англию во время разгула «черной смерти», де Шальяк узнал, что он еврей, и они стали врагами. Но потом их пути снова пересеклись, на этот раз, казалось обоим, по воле Божьей. И по мере того, как недоверие между ними таяло, их дружба, напротив, становилась все крепче. Лучшего друга у Алехандро никогда не было и не будет.

Он бросил быстрый взгляд во двор, где его ждала семья: Кэт, дочь его сердца, Гильом, ее сын и его внук, и Филомена, его жена, с их дочкой на руках.

Он снова посмотрел на своего друга, загадочного француза, чей пример всегда будет вдохновлять его.

— Мы вместе прошли через многие испытания и победы, дорогой Ги. Хотелось бы, чтобы так продолжалось и дальше, но, увы, вряд ли этому суждено сбыться. И снова я благодарю вас — за доброту, твердость, терпение и поддержку, когда, казалось, я уже был не в силах продолжать. — Лукавая улыбка осветила лицо Алехандро. — Но больше всего, мой дорогой друг, я благодарю вас за то, что не удалось даже моему отцу.

— И что же это? — удивленно спросил де Шальяк.

Алехандро снова глянул в сторону двора.

— За то, что вы нашли мне подходящую жену.

Алехандро обнял человека, с которым они вместе шли по жизни на протяжении двух десятилетий. Наконец, отпустив его, он выбежал во двор. Отбывая вместе со своей прекрасной, бесценной семьей в новую жизнь, он еще долго чувствовал на спине взгляд де Шальяка.

Глава 36

— Это уникальный случай, — сказал Алекс Томас Макалестер, обращаясь к матери. — Когда в «МедГлоб» я сказал, что хочу постоять у собственной могилы, никто мне не поверил.

— Пожалуйста, не морочь людям голову. Это его могила, не твоя.

— Технически.

— Может, вообще не стоило рассказывать им об этом.

— Скорее всего, ты права, — согласился Алекс.

Пройдя через кладбище, они нашли могилу, где был похоронен его прототип. Джейни опустилась на одно колено и стряхнула мусор с могильной плиты. Надпись, на протяжении столетий подвергавшаяся интенсивному воздействию бретонской погоды, была едва различима. Джейни подняла взгляд на сына.

— Ты уверен, что это та могила?

— «Алехандро Санчес», — прочел он чуть дрогнувшим голосом.

— Здесь есть еще что-нибудь, кроме имени?

— Да. Тут написано «лекарь».

Джейни переместилась к соседней могиле.

— Это его жена?

Алекс присел рядом и прочел по слогам:

— «Фи-ло-ме-на». Да, видимо, это ее могила.

Джейни склонила голову, как бы в молитве. Алекс положил руку ей на плечо и не столько услышал, сколько почувствовал, что она плачет.