Читать книгу "Тайна Эдвина Друда - Чарльз Диккенс"

— Он домой не идет.

— Тебе-то какая забота?

— А он мне платит полпенни, чтоб я загонял его домой, если увижу поздно на улице, — отвечает мальчишка и вдруг пускается в пляс, словно дикарь, тряся лохмотьями и спотыкаясь о распущенные шнурки своих башмаков, до того уж дырявых, что они еле держатся на его ногах; при этом он визгливо выкрикивает: Кук-ка-реку! Кbк-ки-рики! Не шляй-ся после де-сяти! А не то дураку камнем запалю в башку! Кук-ка-реку-у-у! Будь начеку-у!

На последнем слове он замахивается сплеча, и в Дердлса снова летит град камней.

Эти поэтические прелиминарии служат, очевидно, установленным по взаимной договоренности сигналом, после которого Дердлсу остается либо увертываться от камней, если он сумеет, либо отправляться домой.

Джон Джаспер, убедившись в безнадежности всяких попыток воздействовать на мальчишку силой или уговорами, кивком головы приглашает его следовать за собой и переходит через дорогу к чугунной решетке, где Гробный (и наполовину уже угробленный) Дердлс стоит в глубокой задумчивости.

— Вы знаете этого… этого… эту… тварь? — спрашивает Джаспер, не находя слов для более точного определения этой твари.

Дердлс кивает.

— Депутат, — говорит он.

— Это что, его имя?

— Депутат, — подтверждает Дердлс.

— Я служу в «Двухпенсовых номерах для проезжающих», что у газового завода, — поясняет загадочное существо. — Нас всех, кто в номерах служит, там зовут Депутатами. И когда у нас полно и все проезжающие уже спят, я выхожу погулять для здоровья. — И, отпрыгнув на середину дороги и снова прицелившись, он опять затягивает: Кук-ка-реку! Кйк-ки-рикй! Не шляй-ся пос-ле де-ся-ти!

— Погоди! — кричит Джаспер. — Не смей кидать, пока я с ним, не то я тебя убью! Пойдемте, Дердлс, я провожу вас до дому. Дайте я понесу ваш узелок.

— Ни в коем случае, — отвечает Дердлс, крепче прижимая узелок к себе. — Когда вы подошли, сэр, я размышлял посреди своих творений, как по…пу…пуделярный автор. Вот тут ваш собственный зять, — Дердлс делает широкий жест, как бы представляя Джасперу обнесенный оградой саркофаг, белый и холодный в лунном свете. — Миссис Сапси, — продолжает он с жестом в сторону склепа этой преданной супруги. — Покойный настоятель, — указуя на разбитую колонну над прахом этого преподобного джентльмена. — Безвременно усопший налоговый инспектор, — простирая руку к вазе со свисающим с нее полотенцем, водруженной на пьедестал, сильно напоминающий кусок мыла. — Незабвенной памяти кондитерские товары и сдобные изделия, — представляя своему собеседнику серую могильную плиту. — Все в целости и сохранности, сэр, и все Дердлсова работа. Ну а разная там шушера, у кого вместо надгробья только земля да колючий кустарник, про тех и поминать не стоит. Жалкий сброд, и скоро будут забыты.

— Эта тварь, Депутат, идет сзади, — говорит Джаспер, оглядываясь. — Что он, так и будет плестись за нами?

Отношения между Дердлсом и Депутатом носят, по-видимому, неустойчивый характер, ибо, когда каменщик оборачивается с медлительной важностью насквозь пропитанного пивом человека, Депутат тотчас отбегает подальше и принимает оборонительную позу.

— Ты сегодня не кричал «будь начеку!», прежде чем начать, — говорит Дердлс, вдруг вспомнив — или вообразив, — что права его были нарушены.

— Врешь, я кричал, — отвечает Депутат, употребляя единственную известную ему форму вежливого возражения.

— Дикарь, сэр, — замечает Дердлс, снова поворачиваясь к Джасперу и тут же забывая нанесенную или примерещившуюся ему обиду. — Сущий дикарь! Но я дал ему цель в жизни.

— В которую он и целится? — подсказывает мистер Джаспер.

— Именно так, сэр, — с удовлетворением подтверждает Дердлс. — В которую он и целится. Я занялся его воспитанием и дал ему цель. Что он был раньше? Разрушитель. Что он порождал вокруг себя? Только разрушение. Что он получал за это? Отсидку в клойстергэмской тюрьме на разные сроки. Только и делал, что швырял камнями — никого, бывало, не пропустит, ни человека, ни строения, ни окна, ни лошади, ни собаки, ни кошки, ни воробья, ни курицы, ни свиньи — и все потому, что не было у него разумной цели. Я поставил перед ним эту разумную цель. И теперь он может честно зарабатывать свои полпенни в день, а в неделю это, знаете, сколько? Целых три пенса!

— Удивляюсь, что у него не находится конкурентов.

— Находятся, мистер Джаспер, да и не один. Но он их всех отгоняет камнями. Вот только не знаю, к чему это можно приравнять — эту вот мою с ним систему? — продолжает Дердлс все с той же пьяной важностью. — Как бы вы ее назвали, а? Нельзя ли сказать, что это вроде как новый проект… э-э.. гм… народного просвещения?

— Пожалуй, все-таки нельзя, — отвечает Джаспер.

— Пожалуй, нельзя, — соглашается Дердлс. — Ну ладно, так мы и не будем подыскивать ей название.

— Он все еще идет за нами, — говорит Джаспер, оглядываясь. — Что ж, это и дальше так будет?

— Если мы пойдем задами — а это всего короче, — так не миновать идти мимо «Двухпенсовых номеров для проезжающих», — отвечает Дердлс. — Там он от нас отстанет.

Они следуют далее в том же порядке: Депутат в качестве арьергарда движется развернутым строем и нарушает ночную тишину, ведя беглый огонь по каждой стене, столбу, колонне и всем прочим неодушевленным предметам, какие попадаются им на этой пустынной дороге.

— Есть что-нибудь новенькое в соборных подземельях? — спрашивает Джон Джаспер.

— Что-нибудь старенькое, вы хотите сказать, — бурчит в ответ Дердлс. — Не такое это место, чтоб там новому быть.

— Я хотел сказать, какая-нибудь новая находка.

— Да, нашелся там еще один старикан — под седьмой колонной слева, если спускаться по разбитым ступенькам в подземную часовенку; и сколько я мог разобрать (только по-настоящему я его разбирать еще не начал), он из тех, самых важных, с крюком на посохе. И уж как они там протискивались, с этими крюками, бог их ведает — проходы-то узкие, да еще ступеньки, да двери, а ну как еще двое встретятся — небось частенько цепляли друг дружку за митры!

Джаспер не пытается внести поправку в чересчур реалистические представления Дердлса о быте епископов; он только с любопытством разглядывает своего компаньона, с головы до ног перепачканного в засохшем растворе, известке и песке — как будто чем дальше, тем все больше проникаясь интересом к его странному образу жизни.

— Любопытная у вас жизнь, — говорит он, наконец. Ничем не показывая, принимает ли он это за комплимент или наоборот, Дердлс ворчливо отвечает:

— У вас тоже.

— Да, поскольку судьба и меня связала с этим мрачным, холодным и чуждым всяких перемен местом, пожалуй, вы правы. Но все же ваша связь с собором гораздо интереснее и таинственнее, чем моя. Мне даже хочется попросить вас — возьмите меня к себе в науку, в бесплатные помощники, и позвольте иногда вас сопровождать, чтобы я тоже мог заглянуть в один из тех древних тайников, где вы проводите свои дни.