Читать книгу "Утопия XIX века. Проекты рая - Эдвард Беллами"

Меня поразило, что цвет кожи не у всех Ана был такой, как у первого виденного мною представителя их расы: у некоторых она была светлее, и даже между ними встречались лица с голубыми глазами и золотистого цвета волосами, хотя в общем преобладал более смуглый тон, чем у жителей северной Европы.

Мне сообщили, что такая разница происходила от смешанных браков с другими, более отдаленными племенами Вриль-я, которые под влиянием климата или вследствие расовой особенности отличались более светлою кожею. Темно-красная кожа обнаруживала чистоту крови семьи Ана; но они не соединяли с этим обстоятельством никакого чувства племенной гордости и, напротив, приписывали красоту существующей породы частым бракам с представителями других, родственных племен Вриль-я. Они даже поощряли такие браки, однако при непременном условии, чтобы это было родственное им племя. На другие племена, чуждые им по обычаям и учреждениям, неспособные к пользованию теми могучими силами, которые заключались во вриле и употреблению которых они научились только по прошествии многих веков, они смотрели, пожалуй, еще с большим презрением, чем гражданин Нью-Йорка смотрит на негра.

Я узнал от Зи, отличавшейся большею ученостью, чем кто-либо из знакомых мне здесь мужчин, что превосходство Вриль-я над другими племенами приписывалось влиянию той борьбы с природою, которую им пришлось выдержать в местах их первого поселения. «Везде, где в истории первого развития народа, – продолжала при этом рассуждать Зи, – замечается такой процесс, при котором жизнь превращается в одну борьбу и человек должен применить все свои силы, чтобы удержаться в этой борьбе с себе подобными, неизменно следует один и тот же результат: при неизбежной гибели большинства, природа выбирает для сохранения только самые сильные экземпляры. Поэтому из нашей расы еще до открытия вриля остались только высшие организации. В наших древних книгах встречается легенда, когда-то пользовавшаяся верою, что мы были изгнаны из того самого мира, откуда ты, по-видимому, явился к нам, дабы усовершенствоваться и достигнуть высшего развития нашего племени в той жестокой борьбе, которую пришлось выдержать нашим праотцам. Когда срок нашего искуса и развития кончится, нам предопределено опять возвратиться на поверхность земли и заступить место низшей, живущей там расы».

Аф-Лин и его дочь часто наедине беседовали со мною о политическом и общественном положении того верхнего мира, обитатели которого, по предположению Зи (высказываемому, с чрезвычайным спокойствием), должны быть рано или поздно поголовно истреблены при нашествии Вриль-я. В рассказах своих я всеми силами старался (избегая только положительной лжи, которая бы не скрылась от них) представить в самых блестящих красках как наше развитие, так и могущество; и они постоянно находили в них поводы для сравнений между нашими наиболее развитыми национальностями и низшего разряда подземными расами, находившимися, по их мнению, во мраке безнадежного варварства и неминуемо обреченными на постепенное вымирание. Но они твердо решились скрывать от своих сограждан всякое преждевременное указание путей к миру, освещаемому солнцем; они были сострадательны, и их пугала мысль истребления стольких миллионов живых существ; к тому же сильно разукрашенные картины нашей жизни, которые я раскрывал перед ними, только возбуждали в них чувство соболезнования. Напрасно я с гордостью приводил имена наших великих людей – поэтов, философов, ораторов, полководцев – и вызывал на указание равных им между народами Вриль-я. «Увы! – отвечала Зи, и ее величавое лицо смягчилось выражением ангельского сострадания. – Такое выделение нескольких из среды большинства – самый фатальный признак расы, обреченной на вечное невежество. Разве ты не видишь, что первое условие счастья для смертных заключается в прекращении всеобщей борьбы и соревнования, только разрушающих тот покой жизни, без которого немыслимо достижение счастья как нравственного, так и физического? Мы думаем наоборот, что чем более наша здешняя жизнь будет приближаться к высшему идеалу загробного существования бессмертных духов, чем более она будет походить на будущее блаженное бытие, тем легче мы перейдем в него впоследствии.

Разве в своем воображении мы можем себе представить жизнь богов или бессмертных иначе, как чуждую всяких страстей, подобных любостяжанию и честолюбию?

Нам кажется, что эта жизнь, при полном развитии умственной и духовной деятельности, должна быть преисполнена ясного покоя; но какова бы ни была эта деятельность, она должна соответствовать склонности каждого, одним словом – это должна быть жизнь, проникнутая одним радостным чувством мира и благоволения, в среде которого должны исчезнуть все страсти – вражды и ненависти, борьбы и соперничества. Таков идеал общественной жизни, к достижению которого стремятся все нации Вриль-я и на котором основаны все наши теории государственного устройства. Ты видишь, как несовместима эта идея прогресса с понятиями, господствующими между твоим неразвитым народом, который в своем бурном движении только стремится увековечить непрерывную борьбу страстей, с их постоянными спутниками – горем и заботою. Далеко за пределами Вриль-я существует нация, самая могущественная из всех живущих в нашем мире, которая считает свое политическое устройство и свою систему управления образцом, достойным подражания для всех прочих. Они поставили за образец благополучия постоянное соперничество во всех вещах, так что среди них страсти не утихают ни на одно мгновение: они в постоянной борьбе из-за власти, богатства, известности, и просто ужасно слышать те поругания и клеветы, которыми осыпают друг друга даже самые лучшие из них, без малейшей совести и стыда…

«Дело в том, – продолжала Зи, – что если разумная жизнь должна стремиться к подражанию ясного спокойствия бессмертных, то уж конечно ничего не может быть дальше от цели, чем подобная система, целиком воплощающая в себе всю ту борьбу и тревоги, которые отличают смертного человека».

XVI

Я столько говорил о посохе или жезле, заряженном врилем, что от меня могут ожидать подробного его описания. Этого я не могу сделать; потому что мне никогда не давали его в руки из опасения какого-нибудь ужасного несчастия, которое могло произойти от моей неумелости. Он пустой внутри, и ручка его снабжена несколькими клапанами, или пружинами, посредством которых можно изменять силу его действия, разнообразить ее или давать ей известное направление, так, например, в одном случае она могла убивать, в другом – исцеляла; она тоже могла сокрушать громадные скалы или рассеивать пары атмосферы; действие ее сказывалось не только на теле человека, но и могло влиять на его умственные способности. Орудию этому для удобства пользования им дана форма посоха или обыкновенной трости; но посредством особых приспособлений оно могло удлиняться. При употреблении ручка его упирается в ладонь руки; причем бывают вытянуты большой и средний пальцы. Мне говорили впрочем, что сила его действия неодинакова во всех случаях и зависит от особого свойства присущего тому лицу, который им пользуется.

У некоторых преобладала разрушительная сила, у других – способность исцеления; многое было также в зависимости от состояния спокойствия и твердой решимости действующего. Они утверждают, что высшие проявления силы над врилем не могут быть усвоены, а составляют, так сказать, прирожденное свойство, передаваемое из поколения в поколение; так что четырехлетний ребенок их племени, первый раз держащий в руках жезл вриля, может достигнуть с ним результатов, которых после долгого упражнения никогда не добьется самый искусный механик из чуждой расы.