Читать книгу "Садовник и плотник - Элисон Гопник"

Наконец, можно обратиться к развитию самих человеческих детей и изучать его. Это позволит нам проследить, какой вклад образование и культура вносят в развитие ребенка, и разобраться, как они взаимодействуют с врожденным эволюционным наследием. То, что годовалый Оджи уже так хорошо понимает других людей и так хорошо умеет подражать им, подсказывает, что это, вероятно, базовые человеческие способности.

У каждого из перечисленных нами способов разобраться в нашем эволюционном наследии есть множество трудностей и оговорок. А потому неудивительно, что гипотезы о нашем эволюционном происхождении так часто напоминают известные тесты Роршаха. Трудно удержаться от улыбки, когда на конференции психологов-эволюционистов какой-нибудь матерый альфа-профессор начинает со всей свирепостью утверждать, что самые важные человеческие черты берут начало в первобытных межплеменных войнах. И наверняка не просто совпадение, что именно с приходом в науку все большего числа женщин мы узнали, что собирательство играло по меньшей мере такую же важную роль, как и охота, а тонкости и нюансы совместного воспитания детей так же интересны, как стратегии соперничества и обмана.

Правда заключается в том, что в эволюции человека взаимодействует слишком много факторов и поэтому невозможно указать на какую-то одну, ключевую адаптацию, которая и привела к появлению Homo sapiens. И все же все больше исследователей сходятся в одном: изменения в том, что биологи называют нашим циклом развития (life history), то есть в самом способе, которым мы развивались, имели особенно важное значение.

Парадокс незрелости

Почему у нас вообще рождаются дети? Хорошо-хорошо, непосредственная причина нам всем известна, но откуда берутся дети в эволюционном смысле? Детство – это этап жизни, на котором детеныши зависят от взрослых, особенно от родителей, в самых своих базовых потребностях. При этом дети, похоже, совершенно бесполезны – и даже хуже того, потому что взрослым приходится тратить огромное количество времени и энергии, чтобы просто поддерживать в них жизнь.

Очевидное объяснение этого родительского альтруизма в том, что дети передают дальше гены родителей. Но ключа к разгадке это не дает. Если какой-то организм в принципе способен стать компетентным и эффективным, почему бы не перейти к этой стадии непосредственно? В самом деле, у многих организмов, например у большинства рыб, детство очень короткое: они рождаются почти полностью сформировавшимися, и потребности в родительской заботе у них почти нет. Почему не у всех животных это устроено так же? И почему, воскликнет иной раз даже самый любящий родитель, почему у людей это совершенно не так?!

Это очень важный и сложный вопрос, потому что один из бесспорных эволюционных фактов состоит в том, что в ходе эволюции детство человека разумного стало существенно длиннее. У млекопитающих и так детство более долгое, чем, скажем, у беспозвоночных или рыб, а у приматов оно длиннее, чем у большинства млекопитающих[32]. Но даже у шимпанзе и бонобо, наших ближайших сородичей, детство значительно короче, чем у нас[33].

В три-четыре месяца детеныш шимпанзе уже полностью мобилен, к восьми-девяти годам он достигает полового созревания, а первое потомство молодое животное производит в десять-одиннадцать лет. Люди, особенно представители собирающих культур, обычно не заводят детей, пока не достигнут восемнадцати лет или около того. В целом человеческий ребенок остается полностью зависимым примерно в полтора раза дольше, чем детеныш шимпанзе (мы говорим о культурах собирателей! давайте не будем обсуждать ситуацию, когда вы все еще выплачиваете ипотеку за жилье вашего взрослого ребенка). Уже примерно с семилетнего возраста молодой шимпанзе добывает столько же пищи, сколько съедает. Человеческие дети в обществах собирателей начинают полностью обеспечивать себя пропитанием только примерно годам к пятнадцати (обсуждать стоимость обучения в медицинском колледже мы здесь тоже не будем).

С другой стороны, мы и в целом живем дольше, чем остальные приматы. Даже в условиях отличного врачебного ухода шимпанзе живут не дольше пятидесяти лет или около того, а люди в обществе собирателей нередко доживают до восьмидесяти и даже больше. В отличие от самок других приматов, женщины, как правило, продолжают жить еще долго после окончания детородного периода: менопауза определенно характерна именно для человека[34]. Складывается впечатление, что вся программа развития человека как бы растянулась.

Но в этой стройной картине обнаруживается одно любопытное исключение. Как правило, человеческие матери отнимают детей от груди раньше, чем это делают самки шимпанзе. Даже в собирающих культурах детей перестают кормить грудью в два-три года – а не в четыре-пять, как маленьких шимпанзе. Отчасти поэтому дети у нас рождаются чаще, чем у других приматов, – в среднем каждые три года, а не каждые шесть лет. Несмотря на это, отлученный от груди ребенок все равно продолжает зависеть от взрослых и не может добыть себе пищу сам – вспомните ореховый сухарик. Получается, что детей у нас в результате больше, чем у наших родичей-приматов, – но и нуждаются эти дети в большем.

Возможно, вам попадалось утверждение, что в ходе эволюции наше детство стало более длинным, потому что, когда мы начали ходить на двух ногах, наш таз (в том числе, конечно, и у женщин) уменьшился – и в то же время череп у младенцев увеличился, чтобы вместить наш огромный мозг. Чтобы более крупная голова могла пройти через сузившийся родовой проход, детям пришлось появляться на свет раньше. Возможно, все эти обстоятельства и сыграли свою роль, но вряд ли ключевую. Ведь наше длинное детство – это не только продление младенчества: период среднего детского возраста и подростковый период тоже стали длиннее.

Кроме того, детство продолжало удлиняться и в дальнейшем, по мере того как люди эволюционировали. Наши первобытные предки, такие как Homo erectus, тоже были прямоходящими, но при этом у них не было длинного детства, характерного для современных людей. Недавние исследования схем прорезывания зубов по ископаемым остаткам показали, что неандертальские дети созревали несколько быстрее, чем дети Homo sapiens[35].

Почему это было так? Биологические виды, цикл развития которых включает долгий период незрелости, имеют и другие общие черты – например, больший размер тела и в целом большую продолжительность жизни[36]. Кроме того, длительная незрелость, что вполне логично, коррелирует с большей родительской заботой и большим вкладом. Когда малыш беспомощен, родителям приходится тратить на заботу о нем больше ресурсов.