Читать книгу "Жан-Поль Готье. Сентиментальный панк - Элизабет Гуслан"

Ив Сен-Лоран не мог не понимать, что происходит. Его проникнутые горечью слова словно родились у Германтов[55]. В моменты депрессии он уединялся в Довиле, на своей вилле из девяти комнат, которую обустроил в соответствии с тематикой эпопеи «В поисках утраченного времени». Разве он забыл, что и сама Шанель официально передала ему эстафету в ставшем легендарным 1986 году? После выхода телесериала «Дим Дам Дом» язвительная уроженка Оверни нарекла его своим преемником и при этом сказала: «Нужно же, чтобы однажды кто-то продолжал то, что я начала». Три года спустя неуемный ученик Коко позировал обнаженным перед объективом Жанлу Сьеффа. На нем были только его очки с квадратными стеклами. Эти черно-белые фотографии были сделаны для рекламной кампании его первого мужского парфюма. Слоган звучал иронично до неприличия: «Я готов на все, чтобы продаваться». И этот исполненный дерзания художник, этот фантазер, этот христианский панк теперь бичевал провокации в моде! Истинные причины его неприятия кроются в другом. Он испытывал разочарование.

Сен-Лоран чувствовал себя лишенным трона тем, кого не он сам выбрал в качестве духовного преемника. Он тоже был первопроходцем, но с тех пор прошло двадцать лет. К тому же они с Жан-Полем были очень разными. Один – выходец из буржуазной семьи из Орана[56], другой – сын бухгалтера из Аркёй. Их культурные интересы никак не пересекались: Ив всегда увлекался литературой и живописью, а Жана Поля с детства увлекали телепрограммы и популярная культура. Профессионально они тоже принадлежали к разным направлениям: школа Диора против лагеря Кардена. На авеню Монтень преклонялись перед складками из органди, а на улице Мариньи, как говорил Жан-Поль, «учились делать шляпу из стула». И тем не менее у этих двоих было нечто общее на уровне ДНК. К тому же оба они поклонялись одной и той же музе – Анне Павловски. Она разгуливала по авеню Марсо в коротких штанишках, что было крайне вызывающе. На подиуме она всегда появлялась с меланхолическим скучающим выражением лица, упрямо отказываясь улыбаться даже перед камерами, и это приводило публику в беспокойство. Подругу на всю жизнь с высокими славянскими скулами, встреченную у Пату, Жан-Поль отправил к Сен-Лорану.

К всеобщему удивлению, славянского типа Луизы Брукс с восковым лицом и алыми губами, дымящая маленькими сигарами в ночных клубах Монтрёя, Анна покорила великого пуриста. Он превратил ее в царицу, наряжал в роскошные кафтаны и манто с галунами. Когда Анна покинет вундеркинда, чтобы вернуться к хулигану, она с неподражаемой иронией скажет: «В JPG было немного YSL, только Жан-Полю нравилось смеяться и весело проводить время, а Иву – плакать над своими платьями». Ну что ж, чувствительные мужчины со слезами на глазах, восторгавшие публику в начале века, должны были теперь покинуть сцену. Уход печального мечтателя Пьеро, созданного Пикассо, рыдающих Эдипов Кокто[57], трагических танцовщиков Дягилева… Эти самородки, с причудливой и изощренной фантазией, для которых творил Сен-Лоран, стали уже легендой. Новые звезды современности, яркие и совсем не похожие на них, застыли в почтительном прощальном реверансе. Больше не остается даже намека на слезы. Смех во всех его формах правит бал. Пришло новое время, воцарились новые нравы, возник новый язык.

В восьмидесятые годы покупают не шикарную одежду, а «клевый прикид», новые дадаисты живут в другом ритме, и это, в основном, ночная жизнь. Фабрис Эмаэр открывает клуб «Палас» по примеру «Студии 54», центра модной жизни ньюйоркцев. Там Мик и Бьянка Джаггер, Энди Уорхол, Палома Пикассо, Джек Николсон, Уоррен Битти, Лайза Миннелли приходят в себя после перелета из Манхэттена в Париж. Этот старый театр стал культовым местом, the place to be[58]. На входе мускулистый физиономист Эдвиг осуществляет фейс-контроль, безжалостно отсекая все вышедшее из моды. У дверей «Паласа» толпились сотни претендентов на диплом «лицо сезона». Те, кто не прошел отбор, возвращались пытать счастья на следующий вечер в тот же час, обутые в сверкающие кеды, надеясь снискать расположение белокурого гиганта, который решал, выдать им пропуск в рай или не пускать туда. В своих флаерсах Фабрис, славный малый, указывал, какой дресс-код он считает cool. Выглядеть cool[59] в 1980-м было основной, жизненной задачей. Это простое односложное слово содержало в себе намек на всевозможные добродетели. Это слово было волшебным сундучком, скрывавшим надежду, идеальное «я» его обладателя, нарциссический ответ всем мыслимым диктатурам. Часто сундучок было невозможно закрыть, и его содержимое просто выходило наружу. Нужно сразу уточнить, что cool это, если идти от противного, не то, чем надеешься стать. Никогда нельзя позволять себе выглядеть тяжеловесным, заумным, серьезным, соблюдающим традиции знатоком прошлых времен. Если ты cool, то, напротив, ты относишься ко всему легко, живешь только настоящим, увлечен искусственным раем бутиков, мокасинами «Repetto» и музыкой «Roxy Music».

Если ты парень, то ты гоняешь на мопеде без шлема, дымишь травкой, носишь fly jacket[60] и очки Ray Ban; ты метеором проносишься по городу и благополучно приземляешься около «Паласа», где ждут приятели. Образ этот – нечто среднее между Этьеном Дао и Сержем Гейнсбуром. Если ты девушка, то у тебя взъерошенные волосы, как у солистки группы «Blondie»[61], ты носишь короткие супероблегающие атласные платья флуоресцентных цветов и лодочки на каблучках-бобинах (женская обувь такого фасона пропала в пятидесятые годы, однако с триумфом вернулась и снова царила на улицах в восьмидесятые). Твой идеал? Патти Смит или Марианна Фейтфул[62], только погламурнее. Девушка cool должна быть забавной и легкомысленной, в отличие от этих харизматичных, но депрессивных звезд. И разумеется, «стильные» парни и «стильные» девушки уже через два часа после встречи со своим альтер-эго отправляются с ним или с ней в постель, и отношения эти не отягчены никакими сложностями. Расстаются «стильные» так же легко, как и сходятся, иногда о разрыве можно даже не трудиться сообщать. Вы чисты, легки, откровенны, вам не знакомы ни обман, ни сон. «Главное – не бери в голову» – вот ваш девиз. «Стильное» поколение cool – это улыбчивые, беззаботные прожигатели жизни, стоические полуночники. Горошинка, которая занимала у них место мозга, никак не мешала вольному полету этих ярких пташек. Они питались пивом, орешками и афганской марихуаной, тайно ввозившейся в страну в огромных количествах. Они не связывали себя ни брачными, ни семейными узами, считая, что будущее – понятие весьма туманное, придуманное стариками для стариков. «Стильные» – даже в шестьдесят лет – чувствовали себя вечно молодыми. Доказательством всеобщего поклонения этим идеям служит хотя бы то, что Жан Бодрийяр, социолог популярной культуры, написал на склоне лет парадоксальное эссе под названием «Cool Memories», а Ролан Барт[63] всю жизнь пытался стать «членом клуба». Автор «Мифологий» сумел вывести такую стройную теорию из идей «стильных», что толпы гордых поклонников, словно под гипнозом, собирались на его конференции в Коллеж де Франс. Он ни за что в жизни не пропустил бы «Sensation White»[64] или концерт группы B52 в «Паласе». Определенно Фабрис Эмаэр знал, что делал. Его кабаре-дискотека-спальня-курительная было открыто для всех. «Палас» олицетворял экуменизм во всем. Это место объединяло все возрасты и культуры. Там царили хиппи-шик и толерантность, дух единения и братства, не мешающие при этом осуществлению затейливых коммерческих задач (списки приглашенных, в которых значились тысячи человек, обсуждались каждый вечер). «Палас» был тигелем, в котором бурлила светская жизнь, в котором под звуки диско-панка варились старые и молодые, графини и проходимцы, наркобароны и кокотки, VIP и VRP, геи и гетеро, денди и старлетки, ультрамодные разбойники современности…