Читать книгу "Любить своего врага - Елена Ворон"

— Что значит «то-то и то-то»? Сигать в пропасть вниз головой?

— Потребуется — сиганете, — отрезал он. — Только при этом условии мы остаемся в горах. Иначе — в город. Выбирайте.

Я молчала, глядя на плывущий внизу пологий склон, покрытый синими цветами — почти как опрокинувшееся наземь небо. Не знаю, что выбрать. То ли эти Воины Скал сумасшедшие, то ли я сама с головой не в ладах.

Не дождавшись ответа, Лэй процедил сквозь зубы:

— Хорошо; я вас понял, — и развернул глайдер. Кажется, он был смертельно оскорблен моим недоверием.

Мне сделалось не по себе.

— Лэй, посадите глайдер. В любом месте, где можно. Пожалуйста.

Машина скользнула вниз и легла на брюхо среди синих цветов. Я вывалилась из салона прямо в эти цветы, захлебнулась их тонким запахом и свежестью. Опрокинулась на бок, подтянула колени к груди и замерла. Мне было нехорошо. День и вправду выдался безумный, после такого кто угодно сломается. А как представила, что сейчас возвратимся… Нет. Ни за что. Меня тошнит от одной этой мысли. И слабость ужасная…

Лэй принес воды, брызнул в лицо. Ледяная! Стало легче; я смогла приподняться и сделать несколько глотков. Снова уронила голову. Отравилась, что ли? Простоявшая несколько часов открытой, еда на Третьем Приюте обветрилась, могла и подпортиться.

— Распрямитесь, — велел мой проводник, и я послушно вытянулась, подминая жесткие стебли.

Сосредоточенно сдвинув брови, он огладил меня ладонями — голову, грудь, живот. Совершенно не мужские прикосновения; как будто по мне ходил щуп медицинского диагностера. И ощущение от его ладоней такое же. Никакое. Когда меня коснулся Рональд Ринг, я чуть с ума не сошла от счастья. А сейчас ничего не чувствую.

— Вы ничем не больны, не беременны и не отравились, — вынес заключение Воин Скал.

Ох. И так неловко, а тут еще — «вы не беременны»!

— Нервное, — поспешно уверила я.

— Сомневаюсь, — холодно сказал Лэй.

— Полагаете, я ломаю комедию? — От возмущения даже тошнота отпустила.

— Нет. Я не понимаю, что с вами, и мне это не нравится. Лежите спокойно. Закройте глаза и думайте о чем-нибудь хорошем.

Он положил руку мне на лоб. Легкая, теплая ладонь. Как бы я хотела, чтобы это была рука Ринга! Как я хочу быть с ним! Мне плохо без него, мне больно, я умираю, как Воин Скал — без своего врага…

— Прекратите, — рыкнул мой проводник. — Сказано: думать о хорошем!

— Я и думаю. О человеке, которого люблю.

Он шепотом ругнулся.

— Лучше думайте обо мне.

Нате вам. Ничего хорошего на память не шло. Жгучая ненависть, готовность убивать, блеск хищной стали, слезы на щеках, когда умер Дастин… Не то, все не то. А, вот оно — портрет моей матери в ночном небе. Хрустально сияющий лик, ее тревога, любовь и сострадание. И все это подарено Лэем. Чутким, заботливым, внимательным. Единственным человеком, которому до меня есть дело…

Вздрогнув, я открыла глаза. Неужто уснула? А где Воин Скал? Во внезапном испуге, я села. Здесь он, никуда не делся. Сидит рядом, хмурый и опасный, как всегда.

— Шелла, я не готов с уверенностью сказать, отчего вам стало плохо, — заговорил он, ощупывая взглядом окрестности. — Но я расскажу, почему мы убиваем своих врагов.

Я устроилась поудобнее и приготовилась слушать. До чего же Лэю не хочется об этом говорить, с каким трудом он себя заставляет… Наверное, мне в самом деле необходимо знать.

— Нас сотворили убийцами Высшие. Большинство вайнска — обыкновенные, ничем не примечательные люди. Никто и не скажет, что измененные. И только если в семье рождаются мальчики-близнецы, начинается потеха, ради которой Высшие расстарались. Братья люто ненавидят друг дружку. Это не переломить, не переделать. Природное свойство, как у эршелла — способность убивать силой собственной ярости. Они живут этой ненавистью, питаются, дышат. Без нее — как без воздуха, еды и питья. Но и долго с ней жить невозможно. Наступает время, когда необходимо убить своего врага. Тут ничего не изменишь, это сильнее всего на свете. Как если ты под водой: знаешь, что вдохнуть нельзя, и не вдохнуть не можешь. Глотаешь воду — и гибнешь.

Лэй помолчал, настороженно оглядывая пустое небо и безмятежные склоны гор. Я всмотрелась в его юное, несообразно суровое лицо. Что может чувствовать человек, от рождения живущий ненавистью к брату? Ненавистью беспричинной, заложенной Проклятыми Высшими невесть для чего.

— А как же матери? — я представила себе чужую боль. — Видеть, что твои сыновья готовы прикончить друг дружку, знать, что вскоре так и случится…

— Близнецов не оставляют в семье. Сразу после рождения их определяют в разные интернаты, и тайну свято хранят. Родители не знают, где их дети, а уж братьям и подавно ничего о семье не известно. Их воспитывают, заботятся. Немного изменяют внешность, чтобы близнецов кто-нибудь случайно не признал. Потом они вырастают, идут работать. Врачами, проводниками в горах. Но внезапно ты понимаешь, что больше не можешь так жить, что должен найти своего врага. Найти нетрудно: ты его чувствуешь — где он, что он. И убиваешь. И для твоей ненависти уже нет пищи, и жизни тоже больше нет. Тогда ты умираешь… достойно или не очень. Как сумеешь. Вот и вся моя страшная история. — Лэй коротко улыбнулся.

В эту улыбку, на миг преобразившую суровое лицо, можно было влюбиться. Я себя знаю: я бы непременно влюбилась, не будь Рональда Ринга. Вспомнив его, я снова затосковала, а для Воина Скал не осталось ничего, кроме сочувствия и острого желания помочь.

— Лэй, но как же… Неужели нельзя сделать, чтобы такие близнецы не рождались?

— Пытались, конечно. Диагностика на ранних сроках, то да се… Их убивали, когда они были еще ничем, скоплением клеток. И знаете, что произошло? Других, нормальных детей не стало. Ни девочек, ни мальчиков-одиночек. У всех будущих матерей диагностировали близнецов.

— Но это означает гибель всего народа.

— Разумеется. Аборты запретили, женщинам велели рожать. Около трех лет рождались эти несчастные близнецы, затем постепенно все вернулось к норме. Потом, спустя двадцать лет, когда братья выросли, покатились убийства. Их пытались предотвратить, близнецов рассылали по разным планетам, да без толку. Они находили друг друга. А если было не добраться — ну, скажем, в тюрьме человек сидит или на секретном военном объекте — тогда просто гибли. Поэтому было объявлено, что незачем идти против воли Высших, надо пользоваться их наследием, как умеем.

Я подсчитала: близнецы входят в возраст убийства после двадцати трех лет. Сколько же лет Лэю?

— Без малого двадцать пять, — ответил он, когда я спросила. — Я старше вас, милая леди. И, Шелла, последнее, что я хотел сказать. Я никогда никому не позволял и не позволю в себя влюбиться. Меня воспитывали и учили, готовя к той работе, которой я занимаюсь. Когда покидал интернат, я давал клятву ни при каких условиях не причинять вред клиенту. И я не оставлю после себя безутешную вдову и детей-сирот. Это понятно?