Читать книгу "Бумажные призраки - Джулия Хиберлин"

– Мы почти пришли, еще ярдов двести – и все, – говорю я, несмотря на внезапно посетившую меня уверенность, что Карл знает дорогу.

Дорога под нашими ногами старая и с обеих сторон заросшая сорной травой, но посередине вполне ровная – значит, ею до сих пор пользуются. Если Карл на меня нападет, есть шанс, что кто-то услышит. Или по крайней мере найдет труп одного из нас за высокими перистыми сорняками, похожими на лас-вегасских танцовщиц.

Я осторожно шагаю посередине. Слева тянутся две ржавые ленты заброшенной железной дороги, напоминающие об одном испытании, которое мне устроил тренер. Я лежала на рельсах с завязанными глазами, руками и ногами. Прямо на меня несся поезд. Потом выяснилось, что это лишь аудиозапись и ветка была заброшенная. Потом.

Справа из известнякового карьера вытекает тоненький ручеек (через пару миль он впадет в Бразос). Пустой глазницей зияет огромная сточная труба – отличное место для змей, отважных мальчишек, граффитистов и умирающих тварей. Вокруг разбросаны и замерли в ожидании огромные клочья какого-то кустарника, ветви которого похожи на колючую проволоку. Я стараюсь сосредоточиться на вывеске хлебозавода миссис Бейрд и солнечных зайчиках на моих черных кроссовках, на цоканье ковбойских каблуков за спиной.

– Пришли.

Ну вот, каких-то триста ярдов – и дыхание уже сбилось.

Карл подходит и смотрит на стальной крест, примерно на полтора фута возвышающийся над сорняками.

– Хм. Я его фотографировал, – замечает Карл. Непринужденно.

– Верно, – говорю я, стараясь скрыть нетерпение.

Не свожу глаз с креста, наполовину освещенного солнцем, наполовину скрытого тенью моста. Вокруг кто-то немного подстриг сорную траву. На белой краске вспухли пятна ржавчины, похожие на кровавые кляксы. Посередине приварена металлическая табличка без каких-либо надписей.

Крест устремлен в небо так же одиноко, как на фотографиях Карла, только там он был вкопан совсем недавно. На той же пленке обнаружились фотографии Николь Лакински и ее сына, сделанные в ближайшем парке, где копы арестовали Карла за вождение в нетрезвом виде (чуть более десяти лет назад).

Двадцатисемилетняя Николь пропала без вести за три дня до этого. Ее сына Алекса нашли на скамейке: он сидел и тихо плакал, и рука у него висела как-то странно. В машине Карла обнаружили пятидолларовую банкноту с отпечатками пальцев Николь и еще бейсболку. На суде Карл признался, что был в парке. Николь якобы всучила ему пятерку, приняв его за бездомного. А потом наотрез отказалась взять деньги обратно. Маленький Алекс запомнил только падение с качелей. И мужчину в синей бейсболке. Или зеленой.

В ту пору Карл, вооружившись камерой по имени Джордж, путешествовал по Техасу на пикапе по имени Элисон. И беспробудно пьянствовал под песни Боба Дилана. Заднее сиденье было аккуратно застелено пледом, на котором лежала подушка. Следователи не нашли в машине ни единой капли крови. Карл присяжным не понравился, но этот факт не позволил им вынести обвинительный приговор. Да и бейсболка на заднем сиденье машины оказалась белоснежной.

Если он действительно похитил Николь, где хотя бы один белокурый волосок с ее головы? След ее пота или слюны? Осколок лака для ногтей, выкрашенных в черную и розовую полоску? Кроваво-красный след помады «Руби Ву»? Серебряный перстенек в виде совы, который она носила на мизинце и постоянно теряла?

На секунду я вновь представляю себе сцену, разыгравшуюся под этим мостом вскоре после того, как копы проявили пленку и увидели на одной из фотографий знакомый крест.

Местные тролли, жившие под мостом на 17-й улице, говорили, что крест торчит там с незапамятных времен. Однако это не помешало полиции прочесать русло реки, сточную трубу и все окрестности в поисках пропавшей женщины.

Они нашли девять разрозненных и заляпанных грязью туфель, двести восемь пивных банок и бутылок, порванный и набрякший от воды экземпляр «Холодного дома», чью-то контрольную по математике с оценкой «4», биологически опасную коллекцию использованных презервативов и игл, несколько скелетов крошечных животных. А еще два пистолета и три ржавых перочинных ножика, не связанных с какими-либо преступлениями.

Крест стоял на этом месте очень долго, но почему-то ни разу не привлекал к себе внимания прохожих. Полицейские выкопали яму шириной и глубиной в десять футов, однако ничего интересного под крестом не нашли. Тогда они аккуратно установили его на прежнее место. В Техасе кресты остаются на своих местах, несмотря ни на что.

Судья без проблем разрешил использовать фотографии с камеры Карла в качестве вещдоков. Тогда-то пресса и подняла бучу. Репортеры и прокурор начали привязывать остальные снимки к нераскрытым делам. Особенно те, что выставлялись в галереях. Одному журналисту из Уэйко удалось выяснить, что Карл фотографировал этот крест и раньше – задолго до исчезновения Николь Лакински. Снимок был напечатан в книге Карла.

Сейчас он восхищенно гладит железный крест – как плотник, любующийся тонкой работой. Работа была проделана немалая: кто-то нашел на стройке или свалке железные бруски, приварил их друг к другу и покрыл белой краской. Продуманная конструкция, призванная жить долго и под ударами молотка без труда войти в самое сердце твердой глинистой почвы.

Я вспоминаю о маленьком ножике, который ношу на ключах вместо брелока. Вот бы нацарапать на этой белой краске имя Рейчел. Хочется, чтобы ее запомнили. Тот, кто вколотил сюда крест, тоже наверняка сделал это не просто так.

Карл встает на колени и закрывает глаза. Исполняет некий ритуал? В нескольких дюймах от него, встревоженный маленьким землетрясением, выползает из своего земляного домика огненный муравей. Дежурный. А потом второй, третий… Все они ползут к руке Карла, а один уже подобрался к его большому пальцу.

Укуси его!

Когда муравей вот-вот должен разжечь в руке Карла маленький пожар, тот открывает глаза.

– Учуяли черничный сироп. Ты знаешь, что у муравьев больше обонятельных рецепторов, чем у всех прочих насекомых? – Он безжалостно давит муравьишку. Затем встает. – Я готов.

Нет, так мы не договаривались. Десять минут впустую? Я надеялась на результат. Карла больше не имеют права судить за убийство Николь. И хотя бы поэтому он мог позволить себе маленькую вольность, какую-нибудь оговорку или смачную подробность.

– Что случилось под этим мостом? Ты помнишь?

– Я помню, что хотел написать на кресте имя. – Он словно прочел мои мысли.

И тут я слышу звук. Тонкий писк запуганной до смерти скрипки. Из ручья? Из-под креста?

– Чего это ты уши затыкаешь? – доносится до меня голос Карла.

Я резко опускаю руки. В воздухе стоит абсолютная тишина, если не считать плеска воды и гудения клаксона у нас над головой.

– Идем отсюда. – Я разворачиваюсь.

– Ты это слышишь?

Слышу, хотя и не хочу слышать. Звук стал еще тоньше, отчаяннее. Смычок замер и дрожит на единственной ноте. Над нашими головами – бесконечный барабанный бой автомобильных шин по асфальту.