Читать книгу "Собиратели ракушек - Розамунда Пилчер"

И вот теперь — это. Оливия вздохнула. Может быть, доктор и прав. Может быть, действительно надо, чтобы с Пенелопой кто-то постоянно жил. Лучше всего самой съездить к ней, переговорить обо всем и, если понадобится, все организовать. Завтра суббота. Возьму и съезжу к ней завтра, сказала себе Оливия, и на душе у нее сразу полегчало. Отправлюсь с утра и проведу с ней целый день. Принятое решение она тут же выбросила из головы, и образовавшуюся пустоту медленно заполнило приятное предвкушение сегодняшнего вечера.

Она уже почти приехала. Но сначала завернула в местный супермаркет, поставила машину и сделала кое-какие покупки: взяла упаковку черного хлеба, сливочного масла, горшочек паштета из гусиной печенки, котлеты по-киевски, зелень для салата. А также оливкового масла, свежих персиков, сыр, бутылку виски, пару бутылок вина. Кроме того, купила цветов, целую охапку желтых нарциссов, свалила все в багажник и проехала остаток пути до Рэнферли-роуд.

Оливия жила в одном из красных кирпичных домиков постройки начала века с эркером, палисадником и выложенной плитками дорожкой. С улицы он казался заурядным до боли, но тем сильнее оказывалось впечатление от неожиданно современного интерьера. Перегородки на первом этаже сняты, так что вместо нескольких тесных комнаток образовалось одно просторное помещение с кухней, отделенной от столовой только стойкой наподобие той, что бывают в барах, и открытой лестницей на второй этаж. В дальнем конце — стеклянные двери в сад, и сквозь них открывается совершенно деревенский вид: по ту сторону ограды стоит церковь на незастроенном участке в пол-акра, где в летнюю пору под сенью старого дуба устраиваются пикники воскресной школы.

Естественно было бы и весь дом декорировать в деревенском стиле, с мебелью из полированной сосны, с цветастыми драпировками. Но у Оливии внутреннее убранство было выдержано в строгом стиле модерн, как в роскошной квартире на крыше небоскреба где-нибудь в центре города. Основной тон был белый, любимый цвет Оливии, цвет роскоши и света: белые пластиковые плитки пола, белые стены и шторы, белая груботканая хлопчатобумажная обивка глубоких, греховно соблазнительных диванов и кресел, белые лампы и абажуры. Однако впечатления холода не возникало, так как по белоснежному фону горели пятна чистых ярких красок. Алые и оранжевые диванные подушки, пестрые испанские коврики, ослепительные живописные абстракции в серебряных рамах. Обеденный стол стеклянный, стулья вокруг него черные, а одна из стен выкрашена ярко-синим, и на ней Оливия разместила целую фотогалерею родных и знакомых.

Кроме того, здесь было тепло, уютно и ослепительно чисто. Уже много лет к Оливии ежедневно приходила соседка, которая все мыла и начищала до блеска. Вот и сейчас здесь ощущался запах мебельной полировки, а к нему примешивался аромат голубых гиацинтов — Оливия еще осенью высадила в горшок луковицы, и они теперь цвели и благоухали.

Не спеша, стараясь полностью расслабиться, Оливия принялась за приготовления к предстоящему вечеру. Задернула шторы, зажгла огонь в камине (он был газовый, но с бутафорскими поленьями, и такой же теплый и приятный, как настоящий дровяной), вставила кассету в магнитофон, налила себе немного виски. Прошла на кухню, нарезала и смешала салат, приготовила заправку, накрыла на стол, поставила вино на лед.

Было уже почти половина восьмого. Оливия поднялась наверх. Ее спальня выходила в сад. Здесь тоже все было белое: толстый ковер от стены до стены, огромная двуспальная кровать. Она бросила взгляд на кровать, подумала о Хэнке Спотсвуде, минуту поколебалась, а потом сняла белье и постелила свежее, льдисто-хрустящее, свежевыглаженное, льняное. И только покончив с этим, разделась и налила себе ванну.

Ритуал вечерней ванны означал для Оливии несколько драгоценных минут полной раскованности. Лежа в клубах душистого пара, она давала мыслям волю скользить с предмета на предмет. Здесь в голову приходили разные приятные вещи — планы на предстоящий отпуск, фасоны платьев на будущие месяцы, какие-то смутные фантазии, связанные с очередным любовником.

Но почему-то в этот вечер Оливия опять стала думать о Нэнси — вернулась ли та уже в свой кошмарный дом, к своей несимпатичной семье? Да, верно, у нее есть трудности, но она их сама создает. У них с Джорджем непомерные претензии, и живут они не по средствам, да еще и сами себя уговорили, что им этого мало. Забавно вспомнить, какое у Нэнси было лицо — челюсть отвисла, глаза на лбу, — когда она услышала, сколько могут стоить полотна Лоренса Стерна. Нэнси вообще не способна скрывать свои мысли, особенно если застать ее врасплох, и в тот момент у нее на лице было написано глубокое изумление, которое тут же сменила расчетливая алчность — ей уже, конечно, рисовались и оплаченные школьные счета, и двойные рамы в окнах «Дома Священника», и вообще обеспеченное благополучие всего клана Чемберлейнов.

Оливию это не пугало. Она не опасалась за судьбу «Собирателей ракушек». Это полотно — свадебный подарок Лоренса Стерна дочери, и оно для Пенелопы дороже всех денег на свете. Она его никогда не продаст. Придется Нэнси — и Ноэлю тоже — смириться с естественным ходом вещей и дождаться смерти матери, — что, как от души надеялась Оливия, произойдет еще, даст бог, очень не скоро.

Она выкинула из головы Нэнси и стала думать о других, более приятных вещах. Этот молодой фотограф Лайл Медуин. Умница. Прекрасные работы. Просто находка. И понимает собеседника с полуслова.

«Ивиса», — назвал он. Она невольно повторила за ним это слово, и он, чутко уловив в ее тоне сомнение, сразу же выдвинул альтернативное предложение. Ивиса. Только сейчас, когда по коже расслабленно стекает выжатая из губки теплая вода, Оливия понимает, что этот минутный и, кажется, ничего не значащий разговор оживил воспоминания, и они за весь день так и не ушли, а затаились за ее мыслями и дождались своего часа.

Об Ивисе она не думала уже много месяцев. Но вот сегодня сама сказала: «Лучше что-нибудь деревенское для фона… Козы, овцы, трудолюбивые крестьяне в поле…» И ясно представила себе низкий, длинный дом с красной черепичной крышей, весь увитый бугенвиллеей и виноградом. Услышала звяканье коровьих колокольцев, петушиный крик. Почуяла запах разогретой сосновой и можжевеловой хвои в теплом морском ветре. И ощутила на затылке знойные лучи средиземноморского солнца.

3. Космо

С Космо Гамильтоном Оливия познакомилась на яхте. Дело было летом 1979 года, она тогда отдыхала с друзьями.

Оливия яхты не любила — внизу теснота, слишком много людей на слишком маленьком пространстве, а на палубе постоянно обо что-то спотыкаешься, набиваешь шишки то на коленке, то на макушке. Но эта яхта была большая, крейсерская, она стояла в порту на якоре, и добирались до нее на моторной лодке. Оливия поехала туда нехотя, просто за компанию, вместе с остальными, и худшие ее опасения оправдались: много народу, сидеть негде, и все такие жутко веселые, все запанибрата, пьют коктейль «Кровавая Мэри», громко смеются и обсуждают шикарный званый вечер, на котором все были вчера, а Оливия и ее знакомые не были.

Она стояла в кокпите, крепко держа стакан, и с ней плечом к плечу стояли еще десятка полтора гостей. Ощущение такое, будто надо поддерживать светский разговор в до отказа набитом лифте. И что еще ужасно в этих увеселениях на воде — нет возможности потихоньку уйти, просто выскользнуть из дверей на улицу, поймать такси и вернуться домой. Как в ловушке. Да еще зажатая нос к носу с каким-то мужчиной без подбородка, который воображает, будто тебе безумно интересно услышать, что он служит в дворцовой гвардии, и машина у него хорошая, а все равно из Гемпшира, где он живет, до Виндзора ему ехать ровно столько-то часов и столько-то минут.