Читать книгу "Оптимистическая трагедия одиночества - Ольга Порошенко"

Именно односторонность пафоса, составляя подлинную причину коллизий, должна быть устранена. Победительницей в трагедии оказывается «вечная субстанциональность», которая в борющейся индивидуальности устраняет только ее ложную односторонность. Положительное же содержание ее устремлений предстает как нечто, подлежащее сохранению в его утвердительном опосредовании, уже не расколотом более. Только сквозь заострение различия (многообразия) до противоречия происходит и историческое движение. Узловые моменты этого движения – максимальное заострение противоречия – есть содержание трагического.

Форма трагического – взаимное уничтожение борющихся сторон, разрешение противоречий в более высоком синтезе – осуществляется действием свободной индивидуальности.

Онтологический смысл трагедии имеет свое преломление в смысле человеческой жизни. В. Франкл писал: «Человек – это больше чем психика: человек – это дух»[30]. Франкл считал, что «в этом качестве человек характеризуется двумя фундаментальными онтологическими характеристиками: способностью к самотрансценденции и способностью к самоотстранению. Отсюда вырастает трагическая триада человеческого существования: страдание, вина, смерть »[31].

Страдание здесь предстает необходимым условием «антроподицеи», благодаря которой человек сам становится другим.

Экзистенциалы человеческого существования – духовность, свобода, ответственность лежат в основе двойственности человека по отношению к внешнему миру: природе, обществу, культуре.

Но нужно понимать, что амбивалентность человеческой природы и есть его истинная сущность, которую надо определять не как данное качество или субстанцию, а как противоречие, имманентное человеческому бытию. Человек видит свою вовлеченность в ужасный конфликт – он пленник природы, но несмотря на это свободен в своем мышлении, он – часть природы, он не находится ни здесь, ни там[32].

По мнению Э. Фромма: «Это осознание самого себя сделало человека чужим в мире, обособленным от всех, одиноким и преисполненным страха. В этом классическом противоречии человек является одновременно телом и душой, ангелом и зверем. Он принадлежит к двум конфликтующим между собой мирам . Если конфликт осознается, то сразу напрашивается вопрос: что может сделать человек, для того чтобы справиться с ужасной дилеммой, сопутствующей его существованию? Что он может сделать, чтобы прийти к гармонии, которая освободит его от мук одиночества, даст возможность почувствовать себя в мире как дома и позволит ему достичь чувства единства с миром?»[33]. Именно этот конфликт в человеке требует своего разрешения.

Сущность человека состоит в вопросе и потребности ответить на него. Различные формы бытия человека не составляют его сущности, это лишь ответы на конфликт, который сам является проявлением сущности человека. Состояние одиночества – один из таких ответов. Продолжая тему противоречия между всеобщим и индивидуальным в человеке, можно привести слова Ф. Ницше: «несчастье, коренящееся в сущности вещей, противоречие, лежащее в самом сердце мира, открывается как взаимное проникновение двух различных миров, например, божественного и человеческого, из коих каждый как индивид прав (т. е. нравственен у Гегеля – О.П), но будучи отдельным и рядом с каким-либо другим, неизбежно должен нести страдание за свою индивидуализацию . При героическом порыве отдельного ко всеобщности, при попытке шагнуть за грани индивидуальности и самому стать единым существом мира – этот отдельный на себе испытывает скрытое в вещах изначальное противоречие, то есть он вступает на путь страданий. Мы должны рассматривать состояние индивидуализации как источник и первооснову всякого страдания »[34]. В классической трагедии Гете причину своих бесконечных метаний Фауст видит в трагической раздвоенности души. Эти постоянные колебания, противоречивые суждения относительно статуса человека конструируются в качестве имманентного показателя позиции трансцендентального субъекта (по Канту). Для такого рода позиции характерно балансирование между противоположными определениями бытия.

Скорбь – в этой вечной отъединенности, в самом «Я», в том, что «Я» – не «Ты», не все вокруг меня, что все – и человек, и камень, и планеты – одиноки в великом безмолвии вечной ночи. И как ни называть непосредственную, ближайшим образом причину трагического состояния роком или характером героя, мы придем все равно к истоку этого состояния: к бесконечной вечной отъединенности «Я», к тому, что каждый из нас бесконечно одинок.

Каким образом достигается очищение? При помощи сострадания и трагического страха. Трагический страх (то, что мы видим на сцене), хотя он заставляет нас содрогаться, не парализует разума и не притупляет чувств, подобно зрелищу непосредственного несчастья. Причина в том, что этот страх, в отличие от страха в обыденной реальности, основан на воображаемой общности с жизнью другого. Зритель поднимается над самим собой. Он становится одним целым с трагическим страдальцем, а вместе с ним – и с человечеством вообще. Платон говорил, что одно из воздействий драмы в том, что благодаря ей человек становится множественным, а не одним; он теряет в пантомимическом инстинкте собственную личность и перестает быть самим собой. Аристотель мог бы на это ответить: «Да, он выходит из себя, но лишь благодаря возросшей способности к состраданию»[35]. Он забывает о своих мелких переживаниях. Он поднимается над узкой сферой индивидуальности. Он становится одним целым с судьбою человечества. «Трагедия есть воспроизведение не только законченного действия, но так же вызывающего страх и сострадание», – писал Аристотель, – «но сосредоточение в тревоге и беспокойстве делает нас неспособными сострадать другим»[36]. Известная невозможность в полной мере слиться с другим человеком, передать ему свои переживания и воспринять его чувства, какая – то неустранимая отделенность людей друг от друга – всегда подлинная трагедия для личности. Отсутствие духовного единства переживается как одиночество. Сегодня проблема одиночества получила небывалый по значению философский статус, в ней увидели один из вечных роковых источников не только трагической безнадежности, но и хода всей истории.