Читать книгу "Голодный ген - Эллен Руппел Шелл"

Теория, объясняющая ожирение низкой активностью щитовидной железы, была выведена чисто интуитивно и имела сомнительное отношение к науке — может быть, именно поэтому и продержалась так долго. Мысль, что тучность связана с вялым метаболизмом, прекрасно вписывалась в распространенное представление о лености и безынициативности толстяков: стоит «раскочегарить» обмен веществ, и все ваши проблемы — как физические, так и моральные — разрешатся.

Однако постепенно медики осознали: лишь у небольшой доли пациентов ожирение сочетается с выраженной тиреоидной недостаточностью (недостаточностью щитовидной железы), и внимание с похожей на бабочку железы на горле переключилось на субстанцию, которая содержится в черепной коробке и называется мозгом.

Психологи сравнительно недавно пролили свет на способность подсознания формировать поведение и то активнейшее влияние, которое ранний жизненный опыт оказывает на психику зрелого человека. Зигмунд Фрейд говорил: подавленные желания — преимущественно сексуальные — могут всплывать на поверхность, давая совершенно, на первый взгляд, неожиданные всплески. Некоторые теоретики ожирения ухватились за эту идею. Венский психоаналитик считал, что первые эротические переживания младенец испытывает, припав ртом к материнской груди и глотая молоко. Исходя из этого, последователи Фрейда усмотрели у тучных людей инфантильную потребность в непрестанном сосании и сглатывании или, как окрестил эту особенность один немецкий психоаналитик, в «пищевом оргазме». Толстяки, гласит излагаемая теория, много едят, чтобы сублимировать неудовлетворенную сексуальную активность, — и от этого толстеют. Или наоборот: едят и толстеют, чтобы такой активности избежать. Медики, которые придерживались подобных взглядов, названных «теорией оральной фиксации», стали сплошь и рядом диагностировать у пациентов, страдающих излишней полнотой, различные формы сексуальных отклонений.

Но уже в начале 1950-х гг. несколько членов Психиатрического общества обратили внимание коллег на полную недоказанность связи подсознательного эротизма с ожирением. Психиатр Гарольд Каплан и его жена, клинический психолог Елена Зингер-Каплан, писали: «Не счесть всех комплексов и синдромов, которым последователи венской школы приписывают важную роль в развитии привычки к перееданию». Далее они перечисляли более двух дюжин подобных психоаналитических откровений — от удовлетворения скрытых садомазохистских потенций до фаллических фантазий и нервных срывов в период беременности, причем ни в одном из случаев «жирогенный» характер упомянутых особенностей личности не был логически подтвержден. Критическая статья супругов Каплан сделала очевидным, что вину за тучность нельзя однозначно возложить на психические расстройства или специфические модели поведения.

Однако мысль о том, что чревоугодие есть способ сублимации или своеобразной самозащиты, к которому неосознанно прибегают люди нервные и неуравновешенные, глубоко укоренилась и в представлениях профессионалов, и в общественном сознании. Т. А. Ренни, много занимавшийся этим вопросом, сделал следующий вывод: «Ожирение следует рассматривать как последствие невроза, внешне выраженного в накоплении излишнего веса».

Если и впрямь считать толстяков невротиками, то связь между ожирением и когнитивными расстройствами приходит на ум сама собой, и все же от реального положения вещей психотерапевтическая теория ожирения была весьма далека. Она строилась на анализе состояния отдельных, порой случайных пациентов и автоматически переносилась на всех, кто страдал патологической тучностью. Явная нелепость была налицо. В массе же своей толстые люди не особенно волновали психоаналитиков, представляясь им существами недисциплинированными, слабовольными, недалекими и в целом недостойными пристального внимания.

Альберт Станкард, почтенный профессор-психиатр, долго работавший в Пенсильванском университете, а ныне пребывающий на пенсии, живо помнит те дни. В конце 1940-х гг. он, окончив медицинский факультет, практиковался в области психиатрии у Джона Хопкинса. Тогда для людей его профессии психоанализ был не только самой престижной, но по сути и единственно возможной сферой приложения сил. Станкард тоже мечтал войти в эту касту избранных. Его руководитель, которого профессор до сих пор именует Большим Папой, был тверд, властен, обладал огромным ростом и не менее высоким авторитетом. Через три года работы под доброжелательной, но жесткой рукой Папы-Хопкинса Станкард полностью разочаровался в психоаналитической методике.

«Психоанализ тогда существовал под гнетом непререкаемой иерархии. Все решало мнение признанных светил. Доказательства? Аргументация? Никто в них не был заинтересован. Я не мог согласиться с такой постановкой дела».

Станкард ушел от Большого Папы в лабораторию неврологии Гарольда Вульфа, известного недоверчивым отношением к теориям, недостаточно подкрепленным эмпирическими данными. Занимался же Вульф в то время проблемой влияния эмоций на здоровье человека, так называемым психологическим обоснованием болезней. Например, рядом хорошо документированных экспериментов он доказал, что продолжительный эмоциональный конфликт может отрицательно влиять на внутреннюю оболочку желудка и вызвать кровотечение, а причины мигреней кроются не столько в «проблемах с головой», как полагали психиатры, а в расширении артерий головного мозга. Излюбленная же мысль Вульфа была такова: психосоматическая болезнь — извращенная форма нормальной защитной реакции: вместо того чтобы эффективно мобилизовать силы против стрессовых ситуаций или событий, сбитый с толку организм начинает действовать себе во вред.

«Психоаналитики-теоретики считали мигрень демонстрацией скрытого стремления к матереубийству или еще чего-нибудь в таком роде, сублимированного в головной боли. Идеи Вульфа были доказательнее — и потому привлекательнее для меня», — говорит Станкард.

В лаборатории неврологии он, занимая должность научного сотрудника, трудился над решением задачи, выдвинутой его однокашником по медицинскому факультету Теодором ван Италли совместно с Жаном Майером, которые оба тогда работали в Гарвардской школе общественного здоровья. Позже Италли станет профессором медицины Колумбийского университета и одним из самых известных специалистов по ожирению, а Майер, увлеченный исследователь проблем питания, президентом Университета Тафта. Круг интересов Майера был почти до эклектики широк; в описываемое время он сфокусировал свое внимание на патологической тучности. И Италли, и Майер считали ожирение проблемой серьезной, но не тупиковой; более того, они думали, что подобрали ключ к тайне, названный ими «глюкостатической теорией».

В самом общем виде теория эта выглядела следующим образом: организм некоторых людей теряет способность точно определять содержание глюкозы в крови и постоянно оценивает его как недостаточный. Из-за этого чувство голода оказывается непреходящим, человек переедает, и, как следствие, возникает ожирение. Майер предложил Станкарду проверить глюкостатическую теорию, посвятив ей три года: первый — опытам на лабораторных животных, второй — изучению тучных людей, а третий — доведению выводов до логического конца. «Он говорил, — вспоминает Станкард, — что за три года мы решим проблему патологической тучности и сможем заняться психологическими предпосылками лихорадки».