Читать книгу "Повседневная жизнь Берлина при Гитлере - Жан Марабини"

СССР, Соединенные Штаты для него суть абстрактные понятия, страны, куда менее понятные, чем, например, государства Южной Америки или Япония. Он имеет свои предрассудки, из-за которых не пожелает встретиться со Штауфенбергом, героем июльского заговора, чье чуть было не удавшееся покушение на Гитлера положит конец геноциду 1944 года, который принес немцам, евреям, армиям союзников больше смертей, чем весь предшествующий период гитлеровской власти и даже чем ее конец. Имели ли Канарис и Гейдрих, эти обманутые обманщики, помимо сатанинских качеств и какие-то человеческие черты? Гейдрих любил свою семью и был любим ею. Канарис (который, хотя и не любил своих близких, обеспечил им безопасное существование) обожал домашних животных до такой степени, что, снедаемый безумным беспокойством, звонил по телефону из Марокко в абвер: «Как дела у Сеппеля и Сабины?» Англичане далеко не сразу догадались, что речь идет не о секретных суперагентах, а о двух таксах адмирала.

Мужская компания в отеле «Кемпински»

В отеле «Кемпински», 1 апреля 1936 года, в 8 часов утра, не видно ни одной женщины, за исключением уборщицы в синем переднике, которая в холле подметает пол, предварительно посыпав его влажными древесными опилками. В большом холле сидят дородные, солидные мужчины. Серьезные господа, они съехались сюда, чтобы попытаться продать (по случаю международного спортивного праздника) свои планы, машины, идеи, наконец, свою энергию. Они только что позавтракали в ресторане. Теперь весь первый этаж отеля пронизан запахом их сигар, хотя скромное извещение, прикрепленное к желтой узорчатой обивке стен, призывает курильщиков ограничиться пределами «серого салона», резервированного для их нужд. Газеты, разбросанные на столах, извещают об открытии Олимпийских игр. Телефонные кабинки осаждаются журналистами со всего мира. Из лифтов выходят люди в нацистской форме — это полицейские чиновники, приехавшие из Нюрнберга. Один из них расплачивается внизу за свой номер. Номер на первом этаже, с гостиной и ванной комнатой, стоит 70 марок. Чиновник сохраняет квитанцию, чтобы потом ему возместили служебные расходы. Затем он направляется в парикмахерский салон; там уже сидит «золотой фазан», как называют этого типа в берлинских верхах, — ему промокают лицо смоченными горячей водой полотенцами. В промежутках он шутит с заискивающим перед ним парикмахером. Его кобура с револьвером висит на вешалке. До прихода к власти нацистов он был куда менее значимой персоной и работал на Берлинской бирже: в его обязанности входило распространение пессимистических или оптимистических ложных слухов, влиявших на колебания валютного курса. Совершенно лысый, лишенный ресниц и бровей, он будет сегодня сопровождать иностранных официальных лиц за кулисы Олимпийского стадиона, где кинорежиссер Лени Рифеншталь[66] уже собрала свою команду и приготовила всё необходимое для съемки. Герр доктор Отто, «золотой фазан», всю свою жизнь играл роль посредника. Он надеется, что сегодня его представят «гениальной» Лени, женской ипостаси Казановы, которой предстоит оставить глубокий след во всей немецкой культуре двадцатого столетия.

Мы хотим мира!

За первую неделю апреля 1936 года население Берлина утроилось. На вокзалы столицы прибыло три тысячи поездов. Чуть ли не все известные личности Германии, да и других стран, съехались в город, который немецкая пресса уже называет не иначе как «столицей мира». Десять дней и десять ночей Берлин живет в лихорадочном возбуждении. Наблюдается взрыв всеобщего оптимизма. Преобладающее настроение можно выразить фразой: «Мы хотим мира!» Коричневые, черные, зеленые униформы уже не задают тон на улицах. Преобладают одинокие мужчины в фуражках, зеваки, гуляющие, любители пива, семейные пары с детьми, подростки и влюбленные. Но много и марширующих под грохот барабанов, под раскаты медных духовых инструментов. В этом предвоенном Берлине, который еще недавно заслуженно пользовался репутацией «столицы удовольствий», гражданских пока больше, чем военных. И если знамена, увенчанные орлами, присутствуют повсюду во множестве, то их функция состоит лишь в том, чтобы напомнить о блеске императорского Рима. В самом деле, на трибунах стадиона, превратившегося сейчас в сердце города, в колоссальный Колизей, неумолчно звучит хриплый гул публики. Это грандиозное сооружение для Олимпийских игр стоило Берлину 77 миллионов марок; его строительство было оплачено Рейхсбанком, который за несколько дней спортивного праздника получил доход в иностранной валюте, эквивалентный 500 миллионам марок. Это во всех отношениях выгодное дело «срежиссировал» доктор Шахт,[67] превосходный экономист, который, кстати, не был сторонником Гитлера.

Черные играют против белых

Итак, возбуждение тех, кто пришел сегодня на стадион, в этот circus maximus[68] из светло-серого цемента, построенный по проекту архитектора Вернера Марча, достигает апогея. Наконец появляется первый атлет — в белом трико, с черным немецким орлом на груди. В руке он сжимает факел, зажженный в Олимпии. Полная тишина, толпа затаила дыхание. Марафонец поднимается по ступеням, зажигает гигантский светильник. Гитлер сидит в официальной ложе рядом с Герингом, который втайне жалеет, что не может, как primus inter pares,[69] принять участие в этом величайшем празднике. Гитлер поднимается и императорским жестом открывает XI Международные Олимпийские игры.

Шум, исступленный восторг, крики — и тысячи голубей взмывают в удивительно чистое лазурное небо. Кинокамеры Лени Рифеншталь поворачиваются, чтобы во всех подробностях запечатлеть апофеоз: начало парада спортивных делегаций, шествующих под звуки своих национальных гимнов. Камеры задерживаются на черных американцах, прежде всего на легкоатлете Джесси Оуэнсе.[70] Дикими криками, переходящими в овации, зрители встречают французскую делегацию, которую возглавляют дискобол Жюль Ноэль и пловец Жан Тари. Дело в том, что французы приветствуют трибуны олимпийским салютом, выбрасывая вперед вытянутую руку. Этот ритуальный жест политизированные болельщики воспринимают как выражение солидарности нацизму. Оуэне, человек-чудо, пробегает стометровку за 10,2 секунды — этот рекорд будет побит только через 20 лет. Красавица Лени может запечатлеть в утонченных образах пластику расы, которую Гитлер считает дегенеративной. Позволят ли себе фюрер или Геббельс сделать ей замечание? Если да, то она им ответит, что эти образы должны показать всему миру, насколько выродились американцы. В данный момент камеры Лени снимают поединок немецких и американских атлетов. «Жаль, что чистокровные немцы не могут противостоять напору космополитических Соединенных Штатов», — говорит Розенберг фюреру. Джесси Оуэне легко побивает все рекорды. Камера запечатлевает американских спортсменов, эти «черные машины», так убедительно опровергающие тезис о несомненном превосходстве арийских мускулов. Рифеншталь сделает эти кадры ключом к своему фильму «Боги стадиона». Что касается Гитлера, то он встает и уходит, чтобы не пожимать руку негру. Это его первое поражение.