Читать книгу "Охота на поросёнка - Григорий Шепелев"

— Серёга, но я итак уже много знаю, — рассмеялся Кирилл, ударив ладонями по своим широким коленям. — Ну, давай так: поедем ко мне, посажу тебя за компьютер, покажу клавиши, сам из комнаты выйду…

— Нет, Кирилл, нет. Не хочу сегодня высовываться из хаты, тем более, с этой сукой.

Одну её оставить тоже нельзя. Подожду до завтра. Возможно, что-то само всплывёт. Такое может случиться, если дискету активно ищут. А ты пока разузнай, кем был этот Рамиль, чем он занимался, какие были у него связи. Как разузнаешь — станет понятно, куда закидывать удочку. А не будет понятно — тогда посмотрим дискету.

Ольга согнула в колене правую ногу и начала качать ею. Кирилл с Серёгой уставились на неё.

— Напиши мне где-нибудь всё, что знаешь об этом чехе, сказал Кирилл. Серёга ответил: — Я знаю лишь его имя, номер машины, домашний адрес и телефон.

— Больше ничего и не надо.

Серёга взял со столика карандаш и тетрадный лист, на одной стороне которого был какой-то рисунок и написал на другой его стороне всё, что перечислил. Кирилл убрал лист в карман и сказал:

— Давай сюда баксы.

Серёга сунул руку под одеяло, нащупал сумку, вынул из верхней пачки пару купюр и дал их Кириллу. Тот очень долго их тряс, мял, рассматривал на свет люстры. Потом убрал в портмоне и достал оттуда десять купюр по 500 рублей. Серёга не стал их ни мять, ни трясти, ни рассматривать — просто бросил на стол.

Напряжённо глядя в глаза Кириллу, спросил: как быть с пистолетом?

— Оставь себе, — предложил Кирилл, поднимаясь. — Нахрен мне сдался палёный ствол? Просто так, конечно, его не вычислят, но если я им воспользуюсь, проведут экспертизу пули и чеха этого на меня повесят. Напишу заявление, что волын у меня украли. Лучше бы его кинуть в Москву-реку от греха, да чувствую, — пригодится. Ты меня заинтересовал. Завтра позвоню. Всё, пока. Не скучной вам ночи.

Проводив друга до входной двери, Серёга задал ещё вопрос:

— У тебя, случайно, презиков с собой ней?

— Не случайно, есть. Ты хочешь купить?

— Отнять.

— Сколько нужно то?

— Чем больше, тем лучше.

— Ну, тогда — два.

— Скотина! Дай мне хоть пять.

— У меня всего шесть. На три.

Закрыв за Кириллом дверь, и прибежав в комнату, Серёга застал Ольгу за пожиранием брызжущего майонезом Биг-Мака и запиванием его кока-колой. В пакете, который принёс Кирилл, было очень много чего ещё.

— Он дал три презерватива! — крикнул Серёга.

— Круто! А к тебе Ирка что-ли придёт?

Глава пятая

Приехав в ГУВД, Мельников столкнулся с приятелем из шестого отдела.

— Где тебя чёрт носит? — полюбопытствовал тот. — Руденко тут рвёт и мечет!

— Неудивительно! За такие пряники я бы раком полз до Китая.

— Ты знаешь, кто был этот чечен?

— Ну чечен. Оттуда.

— Не просто оттуда, а от Удугова. Он большими деньгами ворочал здесь. А в девяносто шестом году в Грозном лично расстреливал офицеров.

— А, тогда всё понятно! А я то думал…

— Чего ты думал? О чём ты думал?

— Дай сигарету.

Мельников вынул из пиджака «Парламент». Закурил сам, угостил товарища. Тот спросил:

— Знаешь, кто сейчас у Руденко?

— Не знаю. Кто?

— Чекист.

— Настоящий?

— По крайней мере, ксива у него настоящая. Я не побрезговал её в руки взять, когда он у меня спрашивал, где Руденко.

— Угу. Понятно.

— А угадай с трёх раз, кого они ждут?

— Да мне наплевать, кого они ждут, даже если они ждут именно меня. А начнут мне руки вязать — так я пойду к Прохорову и пошлю его на три буквы. Тогда на эти самые буквы пойдут они.

Разозлённый Мельников по извилистым коридорам не шёл — летел. Встречные шарахались, так как знали: лучше попасть под «КАМАЗ», чем под Мельникова, который спешит выяснить отношения с кем-нибудь — собьёт с ног, растопчет, а, главное, не поверит, если потом ему об этом расскажут. Мало кто сомневался в том, что Мельников — псих, поскольку ничем иным нельзя было объяснить его удивительную способность сметать с пути всех и всё: при росте метр восемьдесят четыре он весил вместе с пистолетом килограмм восемьдесят, не больше. Его причёска, благодаря привычке ерошить волосы, не всегда соответствовала параметрам внешнего облика, которые он для себя избрал, когда понял, что деньги сами плывут в карманы дорогих смокингов.

Молодой лейтенант, бежавший навстречу Мельникову почти с той же скоростью, что и он, успел на бегу всучить ему какую-то карточку девять на двенадцать. Мельников запихнул её в карман пиджака, не глядя — он знал, что это такое. Через десять секунд он уже влетал в кабинет своего непосредственного начальника, подполковника Руденко, который возглавлял убойный отдел московского уголовного розыска. Подполковник, сидевший за компьютером, встретил Мельникова небрежным взглядом поверх очков, а стоявший за спиной Руденко коротко стриженный невысокий крепыш в вельветовой куртке — пристальным. После этого они оба опять воззрились на монитор.

— Всё, ничего больше на него нет, — произнес Руденко, нажав десятка два клавиш. Курьер тогда отказался от показаний. Потом погиб в изоляторе. Да, на этом ниточка обрывается.

— А, вы о Харсанове? — догадался Мельников, развалившись в кресле. — Не трогайте его, он хороший. От папочки ни на шаг. Папочка, правда, та ещё мразь, но мразь очень нужная.

— Я тебе не завидую, если ты позволил себе хотя бы малейшее хамство в адрес диаспоры, — проронил подполковник, не отрывая глаз от компьютера.

— Да я разве что не сосал у них! Алимов с Харсановым и ещё тремя упырями торчал в квартире буквально с той секунды, как из неё труп вынесли. Под ногами путался, лез во всё. Орал, что и его тоже могут убить, звонил кому-то из другой комнаты. Я всё это терпел.

— Знаю я, сколько стоит твоё терпение. Что сказал Алимов?

— Дал показания. А вы разве с ним не созванивались?

— Я? С какой стати?

— Не знаю. Он ссылался на вас. И на кое-кого ещё. Я так понимаю, прокуратура лезет?

— Уже не лезет.

Ответив так, Руденко поморщился, снял очки и вяло прибавил:

— ФСБ возымело виды на это дело. Вот представитель.

Тут крепыш вышел из-за стола, приблизился к Мельникову, пожал ему руку и сел напротив него.

— Агеев. Денис. Я буду помогать вам, Игорь Сергеевич, если вы не особо против.

— Помогать? Чем?

— Агеев нахмурил брови и медленно, как-будто он говорил на малознакомом ему языке, сказал: