Читать книгу "Про девушку, которая была бабушкой - Наталья Нестерова"

Я стою перед своим домом и не могу вспомнить, в какой подъезд надо войти, к ужасу мамы я положила коробку со стиральным порошком в холодильник, к недоумению папы новую, нечитанную «Роман-газету» засунула под мойку, где лежат старые газеты, подстилаемые на дно мусорного ведра. Бабушка обозвала меня вредительницей: в бак, в котором на плите кипятилось постельное белье, я зачем-то погрузила свою зеленую кофточку, отчаянно линявшую. Бабушка была помешана на чистоте постельного белья, которое кипятилось, стиралось в машине, полоскалась в трех водах, крахмалилось и синилось. Белоснежная постель, стеклянной гладкости была для бабушки символом хорошей достойной жизни.

Кстати, моя подруга Лена Афанасьева от неразделенной любви забывала таблицу умножения, но с утроенной силой наряжалась, красилась и почему-то зачитывалась кулинарными рецептами. Вот и разбери нас, девушек.

Вывод второй. Ни Татьяне Лариной, ни мне эпистолярное объяснение в любви не принесло успеха, облегчения, утешения, смены линии судьбы. Напротив, добавило горечи, отчаяния, подвело к острому воспалению девичьего стыда. Следовательно, народная мудрость в очередной раз права: девушке негоже первой в любви объясняться. Бессмысленно и травматично для сознания. Коль случилось, протекло, то – забыть, засыпать, замуровать, заасфальтировать, утоптать, утрамбовать. И жить дальше. С клеймом, но жить.

Ну, итак, меня бросил муж. Поправка. Нас – меня и Даньку. Это даже не больно, это как будто ты – варево, первое блюдо, типа борща. Только основа не бульон, а соляная кислота, в которую день за днем, час за часом бросаются ингредиенты. Не картофель, капуста, морковь, лук, а отчаяние, растерянность, надежды, домыслы, жажда мщения и готовность все простить, лишь бы вернулся. Кислота все сжигает, и внутри тебя булькает адская жидкость. Если в нее ничего не бросать: запретить себе думать, анализировать, проклинать, мечтать – зелье начинает разъедать стенки, и ты чувствуешь, что скоро от тебя не останется даже оболочки. Вывод: надо что-то делать, спасаться – хотя бы ради сына. Мама и папа, вижу и не вижу их тревогу, чувствую и не чувствую недоумение: ведь не ссорились, не скандалили. И затаенное: может, мы чего-то не знаем? Сергей был (уже был) такой славный, умный, деликатный. Что не так с нашей дочерью? Порядочные люди почему-то ищут недостатки в себе, в близких и любимых, а не в пришлых варягах. У аморальных натур все с точностью до наоборот – всегда виноват кто-то не свой.

Подруга Лена, на то и близкие подруги, чтобы приходить в бешенство за нас более, чем за себя, натыкалась на мой протест:

– Усмири свое неистовство, оставь меня в покое, хватит в мой борщ бросать катализаторы!

– Борщ? Откуда борщ? Сашка Калинкина, у тебя всегда воображение зашкаливало. Хватит образности и что такое катализаторы?

– Вещества, ускоряющие реакцию, но не входящие в состав продуктов реакции.

– То есть стой я в стороне?

– У меня сейчас весь мир в стороне.

Ленке Афанасьевой (у нас со школы была привычка называть друг друга по имени и фамилии) я позвонила, когда «Ну, и так?» не действовало, когда ничего не действовало, даже мысли о Данькином будущем. В котел уже все брошено, новых ингредиентов не поступает, изъязвленная оболочка ползет по швам.

– Ленка! – позвонила я подруге. – Подыхаю.

– Вот теперь ты правильная женщина! – одобрительно отозвалась подруга. – А то не подступись к тебе ни родителям, ни мне, ни черту лысому. Между прочим, когда Галка, сестра нашего Вити, разошлась с мужем, она ему в кальсоны, которые он в числе прочего забирал из квартиры, насыпала дусту. Чтоб чесался, чтоб знал, чтоб ему до не излечиваемой экземы. И это по-нашему! А Вероника Никаноровна! Помнишь, квартира под нами, хореографическое училище, балетмейстер. Не надо было выходить замуж в сорок лет за двадцатилетнего и голубого до синевы. Но она ему куртуазно отомстила…

Ленка говорила и говорила. Приводила примеры разводов, в которых муж оставил жену. Ленка трещала с вдохновением человека, который долго копил и, наконец, получил возможность выплеснуть. Я слушала. Ленку радовало, что я не обрывала монолог.

Потом насторожило:

– Сашка Калинкина? Ты где?

– Я здесь. По паспорту Калинина.

– Ты позвонила… что-то от меня хочешь? Могу помочь? Калинкина-Калинина! Ты никогда не умела просить. Так не живут в советском обществе. Мы: один за всех, а все за одного. Ой, ты говорила, что если не выскочить из пионерских лозунгов, то навечно останешься с красным галстуком на шее. Сашка, не томи, проси, пожалуйста! Что ты молчишь? Совести у тебя нет! Я уже месяц на работе и дома одними междометиями огрызаюсь!

– Ленка, съезди к нему, пожалуйста! Поговори. Почему? Почему пусть не мне, Даньке не объяснил. Это какая-то невообразимая степень презрения. За что? Когда казнят, прежде чем казнят: четвертуют, сажают на кол, вешают, расстреливают – произносят приговор. Я не знаю текста приговора. Ты спроси Сергея. Без текста приговора мне не выкарабкаться.

– Он ведь оставил записку?

– Из двух предложений. Одно простое, второе односоставное, определенно-личное. «Я ушел. Не звони!»

Записку я обнаружила на столе, когда мы с Данькой вернулись из Евпатории, Сергей почему-то не встретил нас на вокзале. У Даньки за прошедший год было четыре бронхита и одно воспаление легких – он кашлял безостановочно, с ноября по май. Данька напоминал узника фашистского детского концлагеря. Папа продал свою коллекцию монет, уникальную, и я с сыном на три месяца уехала в Крым. Планировалось, что Сергей присоединится к нам в отпуске, но у него не получилось, не отпустили с работы. Я ему писала на четырех-шести страницах пространные письма, он изредка присылал открытки. На их лапидарно повторяющийся стиль и беспомощные восклицательные знаки я почему-то не обращала внимания. «Купайтесь, наслаждайтесь! У меня – швах на работе! Не продохнуть, не вырваться! Обнимаю!» Какой мог быть «швах» в институте у младшего научного сотрудника летом?

Лена Афанасьева хороша в ярости и во гневе. Лицо у нее простоватое, чуть сонное, курско-орловского замеса, по выражению Юры, Ленкиного мужа. Не исключаю, что ради того, чтобы увидеть, как преображается жена, как распахиваются ее глаза, взлетают брови, трепещут ноздри и пляшут губы, Юра нет-нет да и доводит ее до злого исступления.

Ленка пришла к нам в состоянии: хочется рвать и метать, рвать и метать (Бывалов в исполнении Ильинского, фильм «Волга-Волга»). Подруга была хороша необыкновенно.

Дверь за ней не успела закрыться, как Ленку прорвало:

– Он сволочь, зараза, предатель и скотина последняя!

– Ты видела Сергея? – спросила я.

– Да! Этот мерзавец хотел уклониться, но я пригрозила, что пойду в партком института и буду разговаривать с ним в присутствии членов бюро. Тогда он сказался больным. А я к нему домой нагрянула! В высотку на площади Восстания. Он тебя давно обманывал, потому что она уже сильно беременная, на шестом или седьмом месяце.