Читать книгу "Управление недоверием - Иван Крастев"

Проблема, однако, заключается в том, что шпионаж есть шпионаж, независимо от того, кто за кем следит (так же как победитель в крысиных гонках, увы, всегда является крысой). Должны ли мы отказываться от нашего права на частную жизнь во имя лучшей работы общественных служб? Есть ли тут принципиальное отличие от тоталитарных режимов, требующих отказаться от индивидуального выбора ради достижения национального могущества и более равноправного общества? Дискуссия вокруг опубликованных архивов WikiLeaks в полной мере высветила моральную сторону борьбы с секретностью.

Обычно государства следят за населением. Когда вы делаете эту работу прозрачной, вы открываете миру тех граждан, которые взаимодействовали с правительством или контролировались им. Нельзя опубликовать подлинные документы, не подвергая риску правительственные источники. Также невозможно сделать открытыми государственные архивы, не прочитав хранящуюся в них информацию о гражданах страны. Раскрытие секретных полицейских архивов в посткоммунистических обществах стало классическим примером дилеммы, встающей перед любой разоблачающей политикой. Должны ли все знать о том, что делали другие в тот период, когда у власти были коммунисты? Должны ли быть открыты только досье на общественных деятелей? Насколько надежной является информация, собранная тайной полицией? Произведет ли эта информация в обществе моральный катарсис или будет использована лишь как «компромат» в грязных политических играх? Это очень непростые вопросы.

Современное общество основано на надежде, что однажды мы сможем доверять чужакам и учреждениям, как если бы они были членами наших семей. Но недавний опыт показывает, что мы движемся в прямо противоположную сторону. Мы начали испытывать к членам своих семей недоверие, ранее уместное только в отношении преступников. Мы стали свидетелями того, что сочетание недоверия и новых технологий изменило нашу частную жизнь. Недоверие по умолчанию распространилось даже на семейные отношения. В самом деле, адвокаты говорят, что технологии превратили развод в своего рода гонку вооружений. Сегодня кухни и спальни кишат подслушивающими устройствами, как американское посольство в Москве во время холодной войны. И хотя прозрачность обещает восстановить доверие к общественным институтам, в действительности она лишь распространяет недоверие на область частной жизни.

Век одержимости

Покойный американский сенатор и публичный интеллектуал Дэниэл Патрик Мойнихен был одним из первых, кто проанализировал, как влияет правительственная секретность на доверие общества к своим институтам. Он очень убедительно доказывал, что секретность должна пониматься как одна из форм управления. С его точки зрения, образ правительства США воспринимался негативно во время холодной войны, потому что находящиеся у власти прибегали к значительному уровню секретности. Он предполагал, что секретность несет ответственность за параноидальный поворот в американской политике в эпоху Маккарти и что она больно ударила по готовности граждан доверять своему правительству. Утверждение Мойнихена, что для того, чтобы доверять правительству, граждане должны иметь о нем полную информацию, трудно оспорить. Но хотя аргумент прозрачности является довольно сильным, идея полной открытости информации все же проблематична. Не является ли любое раскрытие в то же самое время сокрытием другого рода? Будет ли информация, которую собирает правительство, понимая, что она моментально станет достоянием публики, столь же достоверной, как информация, которую правительство собирает, зная, что она будет храниться в секрете?

Кроме того, доступность информации не гарантирует, что люди начнут испытывать больше доверия к процессу принятия решений, потому что не бывает информации без интерпретации. Читая одни и те же источники, республиканцы и демократы в США, секуляристы и «Братья-мусульмане» в Египте буду т трактовать прочитанное по– разному, ведь участие в политике неотделимо от интересов и ценностей тех, кто принимает решение. «Похоже, наше время – это век одержимости, – пишут антропологи Джейн и Джон Комарофф в послесловии к сборнику “Прозрачность и конспирация”. – Это век, когда люди почти повсеместно и одновременно захвачены идеей прозрачности и идеей заговора».

Двусмысленность политики доверия наиболее полно проявилась в ситуации недавних президентских выборов в России. В декабре 2011 года парламентские выборы в стране вызвали гражданский протест. Сотни тысяч людей вышли на улицы Москвы и других крупных городов, требуя честных выборов и самой возможности делать выбор. Нарастающий кризис легитимности заставил правительство искать оправдание своей политической власти. Была найдена гениальная идея. Кремль предложил установить на всех избирательных участках веб-камеры, призванные гарантировать честные выборы. С их помощью каждый гражданин может лично следить за процессом голосования. Как восторженно сообщало китайское новостное агентство «Синьхуа», «от Камчатки и до Калининграда, от Чечни и до Чукотки более два с половиной миллиона пользователей интернета зарегистрировались, чтобы смотреть потоковое видео со 188 тысяч веб-камер, установленных на более чем 94 тысячах избирательных участков на территории России». По словам финского корреспондента, произошедшее стало уроком прозрачности, «вехой в истории демократии и демократических выборов».

Однако совсем нетрудно доказать, что в условиях режима Владимира Путина, когда от правительства зависит, кто победит и кто проиграет на выборах, установка веб-камер была не более чем фарсом. Гораздо важнее двусмысленность присутствия веб-камер. С точки зрения Москвы и Запада они представляют собой инструмент контроля над властью: позволяют людям знать, чем занимается правительство. Но с точки зрения посткоммунистического российского избирателя из глубинки, веб-камера несет иное сообщение: правительство знает, как ты голосуешь. Поэтому Путин, в некотором смысле, победил дважды. Он сумел показать себя полностью прозрачным в глазах Запада и одновременно запугать большинство собственных граждан. Короче говоря, установка веб-камер на выборах в России стала одновременно актом прозрачности и заговора.

Летом 2009 года в Болгарии появилось новое правительство. Обещание открытости занимало первые строчки в его программе. Новый премьер– министр в первые же дни работы объявил, что все дискуссии в Совете министров должны быть доступны на правительственном веб-сайте в течение сорока восьми часов. Общественные организации пребывали в эйфории. Но последствия оказались абсолютно неожиданными.

Хорошо понимая, что правительственная информация практически немедленно появится онлайн, министры стали проявлять чрезвычайную осторожность в выборе слов и в том, как их слова могут быть истолкованы. Вскоре правительство начало использовать открытость политики как своего рода инструмент для связи с общественностью. Премьер-министр, проводя правительственные собрания, обличал оппонентов или произносил речи. Постепенно большинство решений стало приниматься практически без обсуждения. Извращенным следствием прозрачности стала практика принятия «реальных» решений в обход совета министров и «открытость», работающая на усиление персональной власти премьер-министра.

Взаимосвязь прозрачности и заговора, пожалуй, лучше всего проявила себя в характере и образе мышления современных великих борцов с государственными секретами. Джулиан Ассанж, основатель WikiLeaks, назвал свою организацию «открытой демократической разведывательной службой». Во многих отношениях Ассанж напоминает героя конспирологических романов Джозефа Конрада. В десятках недавно опубликованных книг об Ассанже, не говоря о его автобиографии, радикальный борец за прозрачность превратился в параноидальную, авторитарную фигуру. Он стал тем, кем можно восхищаться, но кому нельзя доверять. Ассанж сделал обман своей страстью и своей профессией. Его излюбленной стратегией стало игнорирование различий между демократическими и авторитарными правительствами; в его представлении все правительства являются авторитарными. Возможно ли, чтобы мировоззрение Ассанжа стало отправной точкой для восстановления доверия к демократии?