Читать книгу "Рождение государства. Московская Русь XV–XVI веков - Михаил Кром"

Как было показано в предыдущей главе, в русской митрополии уже во второй четверти XV века существовало понятие «господарства» в значении крупного суверенного политического образования. Иван III во второй половине своего долгого княжения ощущал себя главой подобного «господарства», «государем на своей земле». Он старался выстроить равноправные отношения с другими государями: императором Священной Римской империи, турецким султаном, крымским ханом, польским королем и великим князем литовским. Правда, в контактах Москвы с татарскими юртами — наследниками Золотой Орды еще долго сохранялись следы былой зависимости, что проявлялось в дипломатическом этикете, а также в регулярных выплатах — «поминках» (подарках), заменивших собой прежнюю дань.

С эпохи Ивана III можно говорить о выделении особой сферы внешней политики и о постепенном формировании соответствующего ведомства со штатом переводчиков (толмачей), дьяков и подьячих. От 1470‐х годов до нас дошли и самые ранние комплексы дипломатических документов — так называемые посольские книги.

Во внутренних делах суверенитет подразумевает неограниченность верховной власти, которая на территории данного государства обладает абсолютными и никем не оспариваемыми полномочиями. И вновь нужно признать удивительную прозорливость Ивана III, который, не имея какой-либо теоретической подготовки, прекрасно понимал суть государственной власти. Однажды он дал своей дочери Елене, выданной им в 1495 году замуж за великого князя литовского Александра, мудрый совет. Ранее Елена сообщила отцу, что ее муж совещался с литовскими панами, собираясь своему брату Сигизмунду «дать в Литовском в великом княжстве Киев, да и иные городы». На это Иван Васильевич через посла велел ей сказать:

Ино, дочи, слыхал яз, каково было нестроенье в Литовской земле, коли было государей много; а и в нашей земле слыхала еси, каково было нестроенье при моем отце; а опосле моего отца каковы были дела и мне с братьею, надеюся, слыхала еси, а иное и сама помнишь; и толко Жыдимонт будет в Литовской земле, ино вашему которому добру быти?

А я, дочка, слыхал, какая смута была в Литовской земле, когда государей было много. А и в нашей земле — слыхала, какой раздор был при моем отце? А после моего отца какие дела были у меня с братьями, надеюсь, ты слыхала, а иное и сама помнишь. И если только Сигизмунд будет в Литовской земле, то какому добру для вас быть?

И, словно спохватившись, что, давая подобные советы, он вмешивается, как сказали бы сейчас, в чужие государственные дела, любящий отец прибавил далее:

И яз приказываю то к тебе того деля, что еси детя наше и что ся не по тому ваше дело почнет делатись, и мне того жаль.

И я велю сказать тебе это потому, что ты наше дитя, и мне жаль, если ваше дело не так начнет делаться.

Как видим, Иван III умел извлекать уроки из недавнего прошлого. Междоусобицы в Литве 1430‐х годов, династическая война при Василии II и конфликты с братьями самого Ивана Васильевича научили его простой истине: если в одной земле (т. е. стране) «государей много», то добра не будет — жди «нестроенья». Государь в стране должен быть один — к такому выводу, исходя из собственного опыта и опыта своих современников, пришел великий князь всея Руси.

Иван III отстаивал принцип единовластия не только на словах, но и на деле. Его братья и другие члены княжеского дома находились под жестким контролем. Стоило князю Андрею Васильевичу Углицкому проявить ослушание — он не послал свою рать против татар по приказу великого князя, как последовало жестокое наказание: в 1491 году брат государя был взят под стражу вместе с детьми и вскоре умер в заточении. Удельным князьям было запрещено чеканить свою монету. Тот же порядок Иван Васильевич завещал и своим детям: младшие сыновья «по своим уделам» не должны были «денег делати». Это была прерогатива старшего сына и наследника — Василия: «а деньги велит делати сын мой Василей на Москве и во Тфери, как было при мне».

Московский государь не терпел никаких ограничений своей власти: это пришлось понять вольнолюбивым новгородцам, когда они осенью 1477 года, накануне окончательной потери независимости, вели переговоры с Иваном III. На их попытки выторговать хоть какие-то уступки великий князь гневно ответил (его слова приводит московский летописец): «Вы нынеча сами указываете мне, а чините урок нашему государьству быти, ино то которое государьство мое?» Пришлось новгородцам отказаться от своих требований и смиренно просить объяснить им, каким хочет видеть великий князь свое «государьство» в их городе. Ответ Ивана III гласил: «ино наше государьство великых князей[8] таково: вечю колоколу в отчине нашей в Новегороде не быти, посаднику не быти, а государьство нам свое держати».

Итак, полная независимость от иных правителей и абсолютная власть в своей земле — таким был для Ивана III идеал государства.

Интеграция присоединенных земель и формирование государственных границ

Присоединение Великого Новгорода (1478) стало поворотным моментом в истории Русского государства, территория которого с вхождением в его состав обширных новгородских земель увеличилась как минимум вдвое. Невольно возникает вопрос: а мог ли ход событий быть иным? Был ли шанс у Великого Новгорода сохранить свою независимость?

Как известно, история не знает сослагательного наклонения. Но если бросить ретроспективный взгляд на события XV века, можно предположить, что надежды Новгорода на выживание были связаны с внутренними усобицами у его могущественных соседей — московских и литовских великих князей и с их соперничеством за господство в Восточной Европе. Недаром наиболее уверенно Господин Великий Новгород чувствовал себя в 1430–1440‐х годах, когда и Литву, и Москву сотрясали внутренние смуты. В дальнейшем ему оставалось только лавировать между этими державами, причем выжидательная тактика Казимира и активная наступательная политика Ивана III лишали вечевую республику шансов на сохранение своей самостоятельности.

Более того, сама попытка новгородцев заключить союз с королем рассматривалась московским государем как «измена» и повод к войне. Мотив «отступничества» новгородцев, принявших на княжение литовского магната Михаила Олельковича и будто бы собиравшихся подчинить свою архиепископскую кафедру не московской, а киевской (униатской) митрополии, стал основным оправданием похода Ивана III на Новгород в 1471 году, завершившегося сокрушительным разгромом войск вечевой республики в битве на Шелони (14 июля). После этого военного поражения окончательное падение вольного Новгорода стало вопросом времени.

Давнее соперничество Новгорода и Пскова, выступившего в упомянутом конфликте на стороне великого князя московского, ослабляло позиции обеих русских северных республик. То, что псковичи не противились воле Ивана III, позволило им сохранить автономию своего города еще примерно на полвека, но в 1510 году, при новом великом князе, Василии III, пришел и их черед.