Читать книгу "Будем меняться мужьями? - Наталья Симонова"

А кроме того, на периферии сознания мечется еще что-то вроде надежды: вдруг новое яркое чувство все-таки украсит мою жизнь! Если же так ничего и не получится, через сколько-то лет подведу итог: тебе не в чем себя упрекнуть, бедная девочка, – скажу себе с любовью и состраданием, – ты сделала все, что могла. Просто тот, кто нужен, после Лени уже не появился.

– Как ты, дочка? – бегло поинтересовалась мама. И сразу жизнерадостно информировала: – Мы с отцом Барсика кастрировали. Только-только из ветеринарки.

– Как?! Так он же… – я с ходу взрыднула.

– Надюш, да как иначе? – огорчилась мама. – Что хорошего, если домашний кот каждый день в подъезд шляется, сама подумай!

– Ну да, – всхлипнула я. – И как он?

– Ну как? Отходит от наркоза. Да ему теперь только лучше будет, вот увидишь. Перестанет к своей задрыге таскаться и станет наслаждаться жизнью, – деловито пообещала мама.

В последнее время кот постоянно уходил из квартиры, но не для поисков сексуальных приключений, как я теперь, например, а для встреч с одной-единственной тощей палевой кошкой, живущей во дворе, – его избранницей. Странно, но Барсик не проявлял никакой обычной для котов неразборчивости, его интересовала только эта подружка.

Вот и я, когда была с Леней, ни в ком больше не нуждалась…

– Мам, – говорю, – а как он ей объяснит?

– А он не должен ничего объяснять, – безжалостно возразила мама. – Пусть ей теперь другие объясняют.

Представляю горе бедной кошки – за что? Почему? Все ведь было так хорошо…

– И потом, – продолжала рассуждать мама, – там столько ухажеров, эта помоечная и не заметит ничего. А нашему хватит уже грязь собирать, он культурный котик из хорошей семьи.

– Бедный, – говорю. – Проснется – а любви как не бывало. Катастрофа!

– Нет, – возразила мама, – это спасение. Он проснется и поймет, что бежать наконец-то никуда не надо. Обрадуется, поест и станет в окно смотреть. Вот тебе и счастье.

Как просто! А моя любовь корчится, но не умирает. Я постоянно думаю о Лене. Вспоминаю с привычной навязчивостью наши последние месяцы. Как тогда много плакала, требуя внимания (как будто не бессмысленно этого требовать!). А ведь совсем недавно мы с равным нетерпением ожидали встреч!.. Потом их стала ждать только я.

Вспоминаю все это и пытаюсь понять, что там можно было исправить, чтобы избежать разрыва… Вот мы с любимым подъезжаем к моему дому, и, еще не простившись со мной, Леня уже куда-то спешит: в гараж, на работу, на важную встречу. А я не имею сил попрощаться и уйти, хотя и слышу, как в его голове, сразу включившись, бодро затикал таймер. Пробую сопротивляться, сижу, вцепившись в сиденье. «Я… скучаю по тебе…» – выдавливаю слова. Мне тяжело говорить, потому что все это уже много раз сказано, и он меня давно не слышит. «И я по тебе скучаю, – с сентиментальной грустинкой сообщает милый. – Ну, давай, беги, а то уже опаздываю…» Некоторое злорадное утешение получаю, от души хлопнув дверцей ненаглядной его машинки – Леня этого ужас как не любит. «Я не опять обиделась, – возражаю на усталый вопрос. – У меня обида хроническая». Ему всерьез надоели мои жалобы, но я не могу остановиться – он ускользает от меня, и это мучительно. Я совершаю одну глупость за другой…

Шум на лестничной площадке вытолкнул из засасывающих воспоминаний. О господи! Да что там такое? Подбежала к глазку. Ну ясно: соседи опять дерутся. Обычное дело. Год назад, когда агонизировал наш с Леней роман, они тоже подрались и отец серьезно порезал сына. Вроде бы выпивали, заспорили, схватились за ножи… Парень лежал на полу у входной двери в темно-красной застывающей луже, и голова с перерезанной наискось шеей была неловко подвернута. «Скорая» выносила его на одеяле. Он качался, как в гамаке. И мы тогда думали, что он умер.

Между тем сосед выжил. Пришел из больницы с кривой шеей, и они с матерью забрали заявление из милиции. Покинув следственную тюрьму, домой вернулся слегка виноватый папаша. Жизнь благородного семейства почти тотчас же вошла в прежнюю колею пьянок и драк.

А у меня тогда так ничего и не наладилось, и через пару недель мы с Леней совсем расстались. Состоялось очередное объяснение. Я, по своему обыкновению, плакала и жаловалась: «Так тяжело… Все время жду чего-то, ты всегда не со мной…» Он сокрушенно кивал с виноватым видом. И тут я выпалила, словно ва-банк сыграла: «Ты что – разлюбил меня?..»

Ну разве такие вопросы задаются для прояснения реального положения дел?! Да нет же! Об этом спрашивают, только чтобы услышать горячее опровержение и чтобы после сентиментального объяснения, проникнутого взаимным страхом потерять друг друга, все сразу устроилось к лучшему. А Леня помялся и, не глядя на меня, пробормотал: «Не знаю… Как-то все разладилось…» Словно плетью ожег.

Оказалось, сколько я ни страдала от его охлаждения, а все-таки совершенно не готова была принять уже вполне определенную горькую правду. Залопотала нечто невнятное, глупое, беспомощное: ведь так не может быть… Мы же любим друг друга, да?.. Потом состоялось что-то вроде примирения. Он сказал: «Ну давай не будем расставаться. Давай встречаться, когда сможем, ну я постараюсь…» Где уж мне было потянуть такой безнадежный план, хотя я на него и согласилась! Сразу за тем у нас случилась «любовь», какая-то суетливая – Леня, естественно, спешил. Потом он повез меня домой, и по дороге, когда мчались в плотном потоке машин, я устроила такую истерику с открыванием двери на ходу, что мы уже не помирились никогда. И теперь, если случайно видимся, делаем вид, будто никакого общего прошлого у нас никогда не было.

Теперь я встречаюсь с Васей. Работаем в одном институте. Раньше и Ленька подвизался здесь же, но Перестройка вырвала из старой жизни наиболее деятельных, и Леня институт давно покинул. Он вообще из тех, кто, как говорится, умеет жить. И наукой занимался, пока это было перспективно; времена изменились – перестроился в бизнесмены. Вася – дело другое, тот реально тащится от своей математики, что мне, кстати, очень в нем нравится. Жаль, что душа у меня такая ободранная – не могу влюбиться в умницу Васю. А с другой стороны – может, и не стоит. Не уверена, что он сам ответил бы мне горячей взаимностью. В целом мы отлично ладим, но отношения эти – словно проходные дворы: будто с их помощью пытаемся только поскорее проскочить к настоящей жизни.

Как-то раз сгоряча предложила ему сходить в театр.

– В театр? – переспросил он, изумленно вскидывая брови. – Ты действительно хочешь в театр? – Словно я попросила сводить меня в мужскую баню.

– На оперу, – машинально уточнила, теряя интерес к собственному предложению.

…С Ленькой мы любили слушать оперу. Он увлеченно рассказывал о секвенциях Чайковского, о мелизмах и фиоритурах. А я внимала ему как оракулу, сердце рвалось навстречу любимому и пело: о, я люблю! как я люблю все эти секвенции и все фиоритуры!..

Вот лучше бы не вспоминала. Зачем постоянно гонять в голове всю эту тоску о невозвратном? И снова натыкаться на калечащее «никогда»? И на этот ворох безответных «почему»… Почему не удается радоваться тому, что было, а только тому – что есть или будет? Почему прошлое счастье не греет, а жжет? Почему оно не лежит в памяти нажитым богатством, а мучает как невосполнимая потеря, как опаленная дыра в нежной мякоти души?..