Читать книгу "Филипп Орлеанский. Регент - Филипп Эрланже"

Как и его отец, Филипп любил безделушки, забивал стеклянные шкафы шкатулками, старинными драгоценностями, бокалами, стаканами, часами, хрусталем, фарфором. Но увлечение искусством не заслонило в нем интереса к науке, и черный дым, поднимающийся к небу из труб лаборатории Гумберта, доказывал прохожим, что герцог Орлеанский снова занят своими необычными опытами.

Но увы! Все это не могло утешить принца, лишенного возможности принимать участие в грандиозных событиях, от которых зависят судьбы мира. И пока молва превозносила имена Виллара, Вандома, Бервика, пока беспомощный Вильруа пожинал лавры, которые никогда не доставались маршалу Люксембургскому, он вынужден был играть комедию у герцогини Бургундской! Возродилась его язвительная ироничность, становившаяся все злей по мере того, как увеличивались ошибки, доказывавшие отсутствие способностей у генералов, которых предпочли Филиппу. Когда Таллар после крупного поражения получил губернаторство во Франш-Комте, герцог Орлеанский сказал: «Как это прекрасно — дать что-нибудь тому, кто все проиграл!»

За несколько дней до унесшей столько человеческих жизней битвы при Рамилье он предупреждал, что распоряжения, отданные Вильруа, губительны для французской армии, — Людовик оставался непоколебим.

И Филипп снова стал вести себя вызывающе. Когда его поздравляли за собранность во время рождественской мессы, он говорил, что был сосредоточен на процессе переваривания обильного ужина. Людовик XIV, раздраженно пожав плечами, сказал, что его зять «бахвалится преступлениями».

О, это был меланхоличный бахвал! Больше всего его интересовало, всегда ли судьба будет неблагосклонна к нему, и он по-прежнему обращался с этим вопросом к колдунам и чародеям. Однажды вечером колдун, похвалявшийся, что он может прочитать будущее в стакане воды, был приведен к мадемуазель де Сери.

Вручив стакан, с помощью которого делались предсказания, восьмилетней воспитаннице мадемуазель де Сери, колдун предложил принцу задать вопрос ребенку. Филипп спросил, что произойдет, когда умрет его величество. Девочка описала королевские покои, где она никогда не была, ей виделся пожилой человек, лежащий на кровати, закрытой балдахином; он благословлял маленького мальчика. Она видела людей, собравшихся вокруг кровати, и по описанию в них легко было узнать мадам де Ментенон, королевского врача Фагона, Мадам, принцесс, и вдруг девочка вскрикнула — она увидела герцога Орлеанского. Но несмотря на настойчивые расспросы, она не могла различить среди собравшихся дофина, герцога Бургундского и герцога де Бёрри — они все умрут раньше короля, но в 1706 году это никому не могло прийти в голову.

Тогда Филипп спросил о своей собственной судьбе. Все тут же изменилось, и на стене присутствующие увидели изображение герцога Орлеанского. На голове у него была корона, но она не была увенчана привычной королевской символикой — корона монарха, который на самом деле совсем им не был.

Туринское сражение

(1706–1707)

Двадцать второго июня 1706 года придворные, удостоенные чести быть приглашенными в Марли, живо обсуждали беднягу Вильруа, который наконец был смещен с поста командующего во Фландрии и заменен герцогом Вандомским, ранее командовавшим армией в Италии. Таким образом, образовалось вакантное место, и было немало желающих его заполучить.

Ни для кого не было секретом, что у короля почти не осталось возможностей избежать вторжения. Были проиграны сражения в Германии, в Голландии; в Испании Филипп V отвоевал Мадрид, но Гибралтар, Арагон, Каталония оставались в руках противника. И только крупный военный успех по ту сторону Альп еще мог разомкнуть железное кольцо, смыкавшееся вокруг страны.

Несмотря на то что свою вторую дочь, Марию-Луизу, герцог Савойский выдал за Филиппа V, он давно предал Бурбонов. Французы сосредоточили все свои усилия на взятии его столицы — Турина. Вобан предложил провести осаду города. Но увы! Ему предпочли самоуверенного Шамильяра, зятя министра военных дел. Этот выбор ставил в щекотливое положение будущего главнокомандующего.

В роскошных салонах, при свечах, только о том и говорили. Честный, но бесталанный Шамильяр, удрученный выпавшим на его долю тяжелым бременем, хотел бы, как все считали, для поднятия боевого духа солдат поставить во главе армии принца крови. Однако король был совершенно не расположен к этому. Вот только если мадам де Ментенон…

И уж совсем понизив голос, почти шепотом добавляли, что у герцогини Бургундской заплаканные глаза, потому что она боится за жизнь своего отца, герцога Савойского, и что она смотрит с раздражением на приготовления к войне.

Как-то после обычного ужина король вернулся в кабинет в сопровождении своей блистательной свиты. Постепенно беседа угасла. Его величество пожелал всем спокойной ночи, выпроводил придворных, после чего неожиданно вызвал герцога Орлеанского и заперся с ним наедине.

Это было как гром среди ясного неба! Любители политических предсказаний могли вообразить самые невероятные варианты, взвесить все, и только одно не приходило им в головы — что Людовик XIV после десятилетнего сопротивления выполнит заветное желание своего зятя. Для этого ему пришлось преодолеть собственную неуверенность и возражения со стороны ближайших советников.

Друзья принца сияли. Мадам герцогиня, бледная как полотно, пыталась кокетничать с окружающими.

Через четверть часа Филипп вышел из королевского кабинета; все бросились к нему с поздравлениями и объятиями. И только мадам герцогиня не двинулась с места, издали посылая супругу приветствия, на которые тот не отвечал. Ошеломленный и усталый, он скрылся у Мадам, где наконец дал волю своей радости.

Главнокомандующий армией в Италии! Эти магические слова его завораживали, мешали ему полностью осознать свое счастье. Кроме того, Филипп обещал королю не предпринимать никаких шагов без одобрения Виллара, назначенного опекать герцога Орлеанского. Другими словами, он получал лишь видимость власти, но образ милых его сердцу полков — потерянных и вновь обретенных — восполнял все. Единственным предметом его беспокойства была судьба любимой женщины и их сына в случае, если шальная пуля…

Поборов свою робость, Филипп решается поговорить с королем и с такой горячностью настаивает на своем, что Людовик, превратившийся в нежнейшего из дядюшек, позволяет ему признать ребенка. Узаконенный, этот ребенок становится шевалье Орлеанским, будущим главным приором и главнокомандующим всеми галерами Франции.

Мадемуазель де Сери тут же заявляет, что привычное обращение «мадемуазель» звучит для нее насмешкой. Нежный любовник бросается в бой и вырывает у короля письменное разрешение для бывшей фрейлины именоваться впредь «мадам» и носить титул графини Аржантон. Это было неслыханно! Опасаясь, что парламент наложит вето на решение короля, Филипп откладывает приготовления к отъезду и сам умоляет президента парламента, генерального прокурора, советников. Он добивается своего и совершенно серьезно наслаждается этой победой и поздравлениями парижан.

В начале июля герцог Орлеанский прибывает под Турин, где Ла Фейад встречает его с подобающими почестями и с высокомерием уверенного в себе фаворита. Филипп, заранее решивший установить добрые отношения с зятем министра, которому он обязан своим назначением, тем не менее пришел в некоторое замешательство, видя самодовольство и никчемность этого человека. Он указывает на грубейшие ошибки, допущенные в группировке войск, но надменный дворянин не принимает их в расчет.