Читать книгу "Клара и мистер Тиффани - Сьюзен Вриланд"

Еще юными девушками в Толмэдже, штат Огайо, мы проводили восхитительные дни у прозрачного потока, впадающего в грязную реку Кайахога. В одном местечке на берегу, на площадке, которую называли «театром», мы представляли в лицах «Гайавату» Лонгфелло, увлеченно читая поэму вслух и жестикулируя. Летом, чувствуя себя до головокружения отважными, мы подбирали наши юбки и заходили в воду. Ощущение движения холодной воды вокруг босых ног пробуждало в нас глубокое волнение. Нам больше всего нравились места, где на воде играла рябь и световые блики танцевали на дне. В минуты спокойствия мы разделяли наше любопытство по поводу мира мужчин и гадали, будем ли мы, когда вырастем, такими же домохозяйками, как наши матери, или же нам предстоит нечто дерзкое, современное и таинственное — стать женщинами-профессионалами.

Элис вышла на мой стук в махровом халате и шлепанцах, вытирая волосы полотенцем насухо.

— Клара! — Она заключила меня в объятия и втащила в дверь. — Я все собиралась поехать в Бруклин повидать тебя.

— Очень мило с твоей стороны, но я больше там не живу. Переехала к югу от Грэмерси-парка.

Я утонула в подушках плетеного кресла. Знакомое, изношенное розовое покрывало из синели, пузатая масляная лампа с абажуром из пергаментной бумаги на раскладном столе, служащем для писания, принятия пищи и рисования, тканый коврик с лоскутными вставками, который мы купили в Центре женского рукоделия в Кливленде, немедленно породили во мне ощущение тепла и уюта.

— Я вернулась работать к Тиффани.

— Неужели?

— Фрэнсис не оставил мне денег.

Она застыла в изумлении.

— Ну, всего лишь столько, что хватило на похороны и на пару месяцев прожитья. Остальное, значительная сумма, досталось дочери, о существовании которой я не подозревала. Очевидно, раньше у меня была предшественница.

— Нет! Я не могу поверить.

Я тоже не могла. Потрясенная, я выхватила завещание из рук адвоката, и край бумажного листа, острый, как осознание моего достоинства в его глазах, порезал мне кожу — как будто содержание завещания уже не нанесло ощутимую рану.

— Эта якобы дочь оказалась некой сестрой Марией-Терезой, так что наследство досталось монастырю. А я, падчерица священника-протестанта, оказалась на улице. — Сарказм дал мне минутную возможность облегчить душу. До сих пор мне было некому поведать об этом.

Элис с громким стуком хлопнула щеткой для волос по пустому столу.

— Это ужасно! С тобой поступили нечестно. Я очень сочувствую.

— Не убивайся так из-за меня, Элис. Я не хотела бы оставаться больше ни дня замужем за таким обманщиком.

— Разве ты ни капельки не сердита на него?

— Бываю, когда падаю духом.

— А ты не можешь подать в суд?

— На кого? На монастырь? На святую католическую церковь? А на каком основании? Когда я выехала из пансиона в Бруклине, то оставила все вещи дочери, даже его смену белья. Может, какая-нибудь бедная неприхотливая душа в сутане может использовать его чашку со специальной крышкой, чтобы не замочить усы при питье. Что забавляло меня больше всего, так это мысль, для чего монашкам может пригодиться его книга об учении Дарвина.

Элис прикрыла рот ладонью.

— Запрут ее под замок, полагаю, вместо предания сожжению, чтобы матушка-настоятельница могла удовлетворить свое любопытство между вечерней и утренней службами. А когда она занята во время мессы, то какая-нибудь прогулявшая сестра будет из кожи вон лезть, чтобы стащить ключ.

Я глупо захихикала.

— Прости меня, Клара. Мне не стоило насмехаться над этим. Ты не предполагаешь, почему он так сделал?

— Предполагаю. Из-за своего бессилия в постели. Хотя он не выглядел на этот возраст, но ему было шестьдесят два года.

— В два раза старше тебя. Мне это в голову не приходило.

— Мы прилагали все усилия и так и этак, но у него не получалось ничего, кроме решительного взгляда. Фрэнсис поглощал устрицы, ненавидел их слизистую консистенцию, но глотал одну за другой с глазами, зажмуренными, как зашитые раны. Бедняга измышлял всяческие предложения, шептал их, чтобы они не просочились через стены пансиона. Раз за разом в постели, после того как мы испробовали все, на что были способны, я видела, как надежда угасала в его глазах и они наполнялись обвинением.

Элис испустила тихое бессловесное ворчание. Я взяла щетку для волос, приподняла ее влажные волосы и начала расчесывать их.

— Фрэнсис не желал разговаривать на сей счет, хотя мне было ясно, что эта мысль неустанно преследует его, когда мы идем гулять, или же он методично умывал лицо, возвращался в постель, а затем с отсутствующим видом вновь возвращался в ванную, чтобы умыться.

Предложения следовали одно за другим, с паузами между длинными, медленными прохождениями щетки. Я рассказала подруге, как Фрэнсис исподтишка вымещал свою неудовлетворенность на мне: язвил, например, что у меня дурацкий вид в новой шляпке. Но ведь это говорило второе «я» мужчины, потерпевшего неудачу.

— Не знаю, кто виноват из нас, но у него, возможно, остались восхитительные воспоминания о предыдущей женщине.

— Он был женат на ней?

— Не знаю, но это не имеет значения. Все деньги ушли на то, чтобы увековечить его успех, а не его провал.

— Может, это в уплату раскаяния за что-то.

Я пожала плечами.

— Мне причиняет больше всего горести не то, что муж оставил меня без денег. Я все равно бы вернулась работать к Тиффани. Не хочу быть содержанкой покойника. Дело в том, что он обошелся со мной безо всякого уважения.

— Ты любила его?

Перед моим мысленным взором моментально возникли столь обожаемые мной складочки вокруг его рта, то, как он натягивал кожу на лице, бреясь, и послышались тихие извинения во сне, когда я толкала мужа, чтобы прервать его храп. Может быть, мне просто нравилась интимность этих вещей, и я любила бы их и у другого человека. Все ли мужчины натягивают кожу на лице при бритье и бормочут извинения за храп?

Волосы Элис зацепились за мое обручальное кольцо, и мне пришлось высвобождать их. Продолжать носить его было смехотворно. Следовало продать кольцо и купить билеты в оперу. Фрэнсис и я наслаждались оперой и спокойными прогулками в буколическом парке Форт-Грин, а также нашими захватывающими вылазками на Бруклинский мост. Я всегда считала, что если двое проявляют склонность к одному и тому же, то они должны также испытывать и любовь друг к другу. Но теперь память об этой любви была запятнана предательством.

— Мне не хватает его. Убивает ли один недоброжелательный поступок любовь? Если так случается, то что же это было за худосочное чувство?

Я уложила ее волосы цифрой «восемь» и дала им свободно упасть.

— Да, я полюбила его, хотя не была уверена, что увлечена им, когда выходила замуж. Ты можешь назвать это жертвенным замужеством. До сих пор люблю его за многое, что он сделал, но теперь мне не дает покоя любопытство: делал ли он это для своей первой женщины.