Читать книгу "Дитрих Бонхеффер. Праведник мира против Третьего Рейха. Пастор, мученик, пророк, заговорщик - Эрик Метаксас"

* * *

Семья Бонхёфферов, как любая немецкая семья, пристально следила за этими событиями. Да и разворачивалась история прямо у них на глазах – Бонхёфферы жили в нескольких километрах от центра Берлина. Однажды битва между коммунистами и правительственным войсками произошла и вовсе поблизости от их дома, на станции Халензее. Тринадцатилетнего Дитриха, разумеется, опьяняла мысль о такой близости к «потрясениям», он писал бабушке:

...

Это было не слишком опасно, зато мы слышали все очень отчетливо, потому что дело происходило ночью. Все закончилось примерно за час. Этих молодцов оттеснили. Около 6 утра они вновь попытались прорваться, но только кровью умылись. Утром мы еще слышали канонаду, хотя пока не знаем, откуда вели обстрел. Сейчас снова загрохотало, но где-то далеко50.

Больше тревог у Дитриха было дома. Мать все еще не оправилась после гибели Вальтера. В декабре 1918 года он писал бабушке: «Маме сейчас намного лучше. По утрам она все еще очень слаба, но во второй половине дня уже хорошо держится. К сожалению, она почти ничего не ест»51. И месяц спустя: «В целом мама чувствует себя хорошо… Какое-то время она жила у Шёнов в доме напротив, но с тех пор она заметно поправилась»52.

В тот год Дитрих закончил школу имени Фридриха Вердера и поступил в престижную гимназию в Грюневальде. Решение стать богословом уже было принято, но пока не оглашалось вслух. Тринадцать лет – детство заканчивается. Родители, понимая это, записали близнецов на уроки танцев и в тот год им впервые позволили встретить вместе со взрослыми Новый год.

...

Около одиннадцати свет приглушили, мы выпили горячего пунша и вновь зажгли свечи на елке. Все это в нашей семье составляло традицию. Потом мы уселись рядом, и мама прочла Псалом 89: «Господи! Ты нам прибежище в род и в род». Свечи становились короче, тень дерева – все длиннее, год уходил, и мы запели новогодний гимн Пауля Герхадта: «Будем петь и молиться и предстанем пред Господом, который дал нам силы жить». Как только отзвучал последний куплет, на соседней церкви колокола прозвонили начало нового года53.

В Грюневальде все дети, от Карла-Фридриха, которому исполнился уже двадцать один год, до одиннадцатилетней Сюзанны, нашли себе множество друзей. Даже старшие еще не помышляли о браке, но сложился круг друзей, делавших все заодно. Эмми Дельбрюк, ставшая впоследствии женой Клауса, вспоминала:

...

У нас были вечеринки с танцами, где царили остроумие и фантазия, мы могли дотемна кататься на коньках по замерзшему озеру, оба брата исполняли на льду вальсы и пируэты с чарующей элегантностью. Летними вечерами мы, Донаньи, Дельбрюки и Бонхёфферы, гуляли по Грюневальду четырьмя-пятью парочками. Порой, конечно, случались недоразумения и обиды, но эти мелкие ссоры быстро забывались – столько было общего во вкусах, столь высокий уровень требований, самые разнообразные интересы во всех областях знания, что та пора нашей юности кажется мне теперь прекрасным даром и в то же время великим обязательством, и, наверное, все мы, сознательно или подсознательно, чувствовали это54.

Выбор Бонхёффера: богословие

Лишь в 1920 году, когда ему исполнилось 14 лет, Дитрих решился сказать родным, что собирается стать богословом. Для того, чтобы объявить членам семейства Бонхёффер такую весть, требовалось изрядное мужество. Отец мог бы, пожалуй, отнестись к его выбору с уважением, пусть и не слишком бы ему обрадовался, но братья, сестры и весь дружеский круг никак не могли это принять. Это была мощная группа умнейших, образованных людей, и все они в открытую, порой и с насмешкой, громили завиральные идеи младшего Бонхёффера. Его и так дразнили по поводу куда менее важных вещей, чем подобный выбор профессии. В одиннадцать лет он сделал ошибку в названии пьесы Шиллера, и его осмеяли. Сам факт, что мальчик в таком возрасте читает Шиллера, никого не удивил.

Эмми Дельбрюк-Бонхёффер вспоминала тогдашний настрой в семье:

...

Соблюдать сдержанность в душе и в манерах, не будучи равнодушным, проявлять интерес, но не любопытство – это подходило Дитриху… Он терпеть не мог пустую болтовню и всегда безошибочно чуял, соответствуют ли слова человека его мыслям. Все Бонхёфферы с обостренной чувствительностью реагировали на любые ужимки и аффектации в мысли и слове. Такая чувствительность была, полагаю, присуща им от природы и отточена образованием. У них прямо-таки аллергия развилась на выкрутасы, тут они бывали нетерпимы, порой даже несправедливы. Мы, Дельбрюки, боялись высказать банальность, но Бонхёфферы воздерживались и от интересной фразы из страха, как бы она не оказалась в итоге не такой уж интересной, и тогда потуги оратора будут встречены иронической усмешкой. Ироническая усмешка их отца нередко царапала нежные души, но сильных она закаляла… В семье Бонхёфферов все были приучены думать, прежде чем задавать вопрос или высказывать свое мнение. Достаточно было заметить, как отец вопрошающе вздергивает левую бровь, и тебя охватывало смущение. Если приподнимание брови сопровождалось добродушной улыбкой – какое облегчение! – но какой ужас, если выражение его лица оставалось непробиваемо серьезным. На самом деле он вовсе не хотел повергать нас в ужас, и это мы тоже понимали55.

Эмми припоминает также, что, узнав планы Дитриха сделаться богословом, родные и друзья засыпали его вопросами:

...

Мы задавали ему те вопросы, которые мучили нас – в самом ли деле добро в конечном счете побеждает зло, хотел ли Иисус, чтобы мы подставляли наглецу другую щеку, и так далее – сотни проблем, с которыми сталкивается молодой человек, едва войдя во взрослую жизнь. Дитрих зачастую отвечал на вопрос вопросом, и это продвигало дискуссию дальше, чем самый ловкий ответ. Например: «Думаете ли вы, что Иисус призывал к анархии? Разве он не вошел в храм с бичом, чтобы изгнать менял?» Он и сам задавал вопросы56.

Клаус, старший брат Дитриха, учился на юриста – со временем он станет ведущим адвокатом германской авиакомпании Lufthansa. В споре по поводу выбранной Дитрихом карьеры Клаус затронул проблему самой Церкви, назвав ее «жалким, слабым и ограниченным буржуазным институтом». «В таком случае, – возразил Дитрих, – я возьмусь реформировать ее». С одной стороны, эта реплика была лишь удачным выпадом против нападок брата, а то и шуткой, ведь в этой семье не принято было похваляться. С другой – в будущем работа Дитриха действительно приняла именно такое направление, хотя в ту пору едва ли об этом можно было догадываться.

Громче всех недовольство выбором брата выражал Карл-Фридрих. Он уже зарекомендовал себя как блестящий ученый, и его огорчало, что Дитрих, как он это понимал, предпочел научно доказуемой реальности метафизический туман. В одном из их бесконечных споров Дитрих заявил: «Dass es einen Gott gibt, dafür lass ich mir den Kopf abschlagen», то есть: «Даю голову на отсечение, что Бог существует».

Герхард фон Рад, познакомившийся с Дитрихом в доме его бабушки в Тюбингене, вспоминал: