Читать книгу "Большие глаза. Загадочная история Маргарет Кин - Светлана Кузина"

Здесь хочется поднять еще один вопрос: учитывая вышесказанное, насколько в принципе применимо к искусству понятие нормы? Нормированное искусство – это ремесло, работа на конвейере. Такое искусство мы имели возможность наблюдать в советские годы. А заученная фраза «художник так видит», на самом деле, имеет свой особый глубинный смысл. У каждого художника – свой особый индивидуальный почерк, так как любое творчество – это отражение человеческого бессознательного: говоря бытовым языком, человеческой души. Маргарет Кин рисует большие глаза? Возможно, таким образом она предлагает всем зрителям ее картин заглянуть «в душу» ее персонажей, ведь глаза, согласно общепринятой стандартной поговорке, есть не что иное, как зеркало этой самой души. Среди отзывов на ее картины попался такой: «Она рисует сироток и плачущих детей». Но, читая подробности ее биографии, становится не удивительно, что само ее бессознательное, отражаемое в картинах, какое-то время фактически являлось осиротевшим плачущим ребенком.

Потому что творческий человек мало того что нестандартен, он обычно еще и повышенно сензитивен (впечатлителен): в этом смысле судьба художницы, какое-то время прожившей с супругом – домашним тираном, представляется особенно трагичной. Хотя с другой стороны, с позиции среднестатистического стандартного обывателя – что «ненормального» в том, что муж «ставит на место» жену? В том социуме, который ориентирован на гендерно-иерархические установки, точки приложения творческих сил любой замужней женщины – это, как известно, «кухня, дети, церковь, платья». Ну, можно еще мужу краски смешивать. Но – не больше. А она смеет сама картины рисовать, да еще отстаивать авторские права на них в споре с собственным супругом! Конечно же, ненормальная, – говорит среднестатистический обывательский социум. Потому что с его точки зрения, «нормальная женщина» в такой ситуации должна замолчать и подчиниться, и радоваться тому, что у нее есть так называемое «списочное счастье»: вот, хотя бы муж, а больше ничего ей для счастья и не положено. Особенно какого-то там личного творческого самовыражения.

Большие глаза на картинах Маргарет Кин вполне могли быть воззванием: посмотрите, у меня тоже есть душа, тоже есть чувства, эмоции, стремления, переживания, запертые глубоко внутри! И может быть, это творчество придало ей сил, поддержало ее в этой борьбе за саму себя, за собственную реализацию, за собственное творческое «Я». Многие критики и ценители ее работ замечали, что после развода Маргарет с супругом и победы в отстаивании своих авторских прав из ее рисунков ушла депрессия, печаль, пугающая безнадежность.

Поэтому, увидев «Большие Глаза» Маргарет, имеет смысл просто подумать и прислушаться к тому, что хотел сказать этот автор такой особенностью своего творческого почерка.

С. Кузина

Большие глаза на картинах Маргарет Кин вполне могли быть воззванием: посмотрите, у меня тоже есть душа, тоже есть чувства, эмоции, стремления, переживания, запертые глубоко внутри!

Истории сложного творческого пути женщин-художниц

Софья Юнкер-Крамская

О трагической судьбе дочери великого художника Ивана Крамского стало известно лишь недавно, когда были обнародованы документы из архива ФСБ РФ. Несчастья Софью Юнкер-Крамскую (1866–1933) начнут преследовать после революции 1917 года. А до октябрьского переворота ее жизнь протекала счастливо и безмятежно. Ее очень любил отец, о чем свидетельствует множество портретов дочери, написанных им. Правда, почти на всех полотнах Софья неулыбчивая, как будто предчувствующая грядущие несчастья, – то задумчивая и грустная, то настороженная и строгая. Но везде – настоящая красавица с бездонными глазами.

Изяществом Сони восхищался сам Илья Репин, а Альберт Бенуа всерьез ухаживал за ней. Но девушка влюбилась в молодого врача Сергея Боткина. Они даже были помолвлены. Но… Сергей Боткин неожиданно для всех влюбился в подругу Сони, Александру Третьякову. И вскоре на ней женился. На портрете, написанном отцом после разрыва помолвки, лицо дочери выражает тоску и душевную опустошенность. Но от депрессии спасла живопись. Крамской восторженно писал: «Дочка моя, известная… ветреница, начинает подавать мне серьезные надежды, что уже есть некоторый живописный талант».

«Личная жизнь грозит превратиться в трагедию».

Софья быстро стала признанной портретисткой, ее осыпали заказами. Ее кисти принадлежат даже портреты императорской семьи. Работы выставлялись в Академии художеств, в Обществе живописцев-аквалеристов, на других выставках.

Но в личной жизни – затишье. Софья долго не могла оправиться от удара измены. Отца это очень тревожило: «Девочка, а как сильна, как будто уже мастер. Подумаю иногда, да и станет страшно… личная жизнь грозит превратиться в трагедию».

Только в 35 лет Соня решилась создать семью с юристом Георгием Юнкером. Но через 15 лет муж умер. А вскоре начались другие беды – революция и Гражданская война, во время которых сохранить все картины не было никакой возможности. Что-то было уничтожено или пропало, что-то сгорело при пожаре в Острогожском музее.

При новой власти ей, глубоко верующему человеку, пришлось стать организатором антирелигиозного музея Зимнего дворца. Сама получая копейки, помогала своим бедствующим знакомым из «прошлой жизни» – тем, кто служил при дворе: кому деньгами, кому приработком. В итоге эту помощь вменили Соне в вину.

Софья была арестована 25 декабря 1930 года по статье 58-II УК РСФСР «Контрреволюционная пропаганда». Ее обвиняли в создании «контрреволюционной группировки из бывшей знати, ставившей себе целью проведение своих людей в разные советские учреждения на службу для собирания сведений о настроениях…» Крамская-Юнкер была приговорена как «чуждый элемент» к 3 годам ссылки в Сибирь. Из-за стресса у нее случился инсульт. С тяжелым параличом она оказалась в тюремной больнице. Потом полупарализованную женщину послали по этапу Иркутск – Канск – Красноярск. Там с ней случился второй удар, отнялась левая часть тела.

15 октября 1931 года Юнкер-Крамская из красноярской больницы написала письмо Екатерине Пешковой (первой жене Максима Горького.), оказывавшей помощь политзаключенным. Она просила: если нельзя вернуться в Ленинград, то пусть ее хотя бы оставят в Красноярске до поправки здоровья и обязательно предоставят работу, ведь правая рука действует, не разбита параличом. «Я пишу и портреты, и плакаты, лозунги, афиши, вывески, иллюстрации, знаю фотографическую ретушь, раскраску фотографий, языки, я работать могу, люблю…» В конце письма отчаянные строки: «Я могла делать ошибки в своих суждениях, могла что-нибудь не так правильно оценивать, могла криво судить о положении вещей, но преступления я не совершала никакого… Помогите мне!.. Я оправдаю милость, если мне она будет дарована. Я честно проработала 40 лет. Тяжко последний, быть может, очень короткий срок – чувствовать себя – так наказанной…»