Читать книгу "Бетховен - Лариса Кириллина"

Общаясь с весьма начитанными людьми, молодой Бетховен быстро навёрстывал пробелы в своём образовании. И, к счастью, как раз в годы правления Макса Франца приобщиться к новинкам культурной жизни стало возможно и в Бонне. В маленьком городке на Рейне была осуществлена настоящая просветительская реформа в духе идей Иосифа II.

Во-первых, курфюрст преобразовал существовавшую с 1777 года в Бонне придворную академию в университет (императорский указ об этом вышел в 1784 году, но реализован был лишь в 1786-м). Ныне главное парадное здание Боннского университета располагается в бывшем дворце курфюрста. Однако в конце XVIII века это учебное заведение размещалось в куда более скромном доме на Боннгассе, недалеко от того дома, в котором родился Бетховен. Церковь Имени Христова, принадлежавшая ордену иезуитов, являлась университетской и гимназической церковью.

Университет имел четыре факультета: богословский, юридический, медицинский и философский. По соседству, в Кёльне, существовал очень старинный и уважаемый университет, основанный ещё в XIV веке. Однако им руководили крайне консервативно настроенные клерикалы, что совершенно не устраивало вольнодумного архиепископа Макса Франца. Поэтому он открыл новое учебное заведение, куда мог приглашать людей, которых никто бы не потерпел на профессорской кафедре в Кёльне. Так, в Бонне до 1791 года преподавал учёный монах Антон (Таддеус) Дерезер, профессор герменевтики (то есть толкования Библии) и восточных языков. Казалось бы, специализация Дерезера была сугубо академической. Однако одно из его богословских сочинений угодило в 1789 году в список запрещённых католической церковью книг. Библию Дерезер стремился толковать исключительно рационально, причём спорить с ним оппонентам было трудно, поскольку профессор, знаток древнееврейского языка, мог цитировать Ветхий Завет в подлиннике. Этот страстный в отстаивании своих взглядов человек нигде не мог обосноваться надолго. В 1791 году он покинул Бонн и отправился в Страсбург, захваченный позднее французами. Дать присягу новым властям он отказался, за что едва не погиб на гильотине — его спасло падение Робеспьера; смертную казнь Дерезеру заменили высылкой в Гейдельберг.

То ли по личной инициативе, то ли под воздействием своих приятелей, восемнадцатилетний Людвиг ван Бетховен записался в 1789 году в студенты философского факультета Боннского университета (его ровесник и сослуживец, композитор Антон Рейха, уверял позднее, что именно он уговорил Людвига на этот шаг). Какие-либо иные документы о студенческих занятиях Бетховена, кроме вышеупомянутого списка, отсутствуют. Можно предположить, что с учёбой у него не заладилось. Во-первых, должно было сказаться отсутствие школьного образования (в частности, тогдашнему студенту обязательно требовалось хорошее знание латыни). Во-вторых, у него могло не хватить времени на регулярное посещение лекций и выполнение заданий. Ведь он продолжал кормить семью, работая там и тут, бегая по урокам, а в свободное время пытаясь что-то сочинять. Но контакты с университетской средой у Бетховена завязались; его имя было хорошо известно не только студентам-сверстникам, но и профессорам, которые после лекций захаживали и на заседания Общества любителей чтения, и в погребок вдовы Кох… Вечером все эти люди шли в театр, а там из оркестра им вновь приветственно кивал смуглый юноша с пронзительным взглядом и независимыми манерами.

Национальный театр был основан Максом Францем в 1788 году и открыл свои двери в январе 1789-го. Под театр было отведено одно из помещений во флигеле дворца. Как выглядели сцена и зал, ныне трудно сказать, но о репертуаре имеются достоверные сведения. Слово «национальный» в названии театра означало, что спектакли шли на немецком языке. Однако репертуар был пёстрым и включал как очень трудные произведения («Похищение из сераля», «Свадьба Фигаро» и «Дон Жуан» Моцарта), так и популярные итальянские оперы-буффа, французские комические оперы, нетрудные немецкие зингшпили и модные тогда мелодрамы — декламации с музыкой.

Особенно бурной стала интеллектуальная жизнь Бонна в 1789–1790 годах, когда штат университета пополнился некоторыми чрезвычайно яркими личностями.

Едва ли не самым примечательным человеком среди них был отец Евлогий (Иоганн Георг) Шнейдер, земляк, сверстник и приятель вышеупомянутого Антона Дерезера, по рекомендации которого и был принят на должность профессора красноречия и эстетики Боннского университета. Интересно, кстати, отметить, что и Дерезер, и Шнейдер, и курфюрст Макс Франц принадлежали к тому же поколению, что и Моцарт, — все они родились в 1756–1757 годах; время их духовного расцвета, «акмэ», совпало с эпохой реформ императора Иосифа.

Монашество явно не было призванием Шнейдера, но выбор за него сделали родители. Духовная карьера открывала карьерные возможности, немыслимые для обычного бедного простолюдина. Он получил теологическое образование, а в 1777 году постригся в монахи, вступив в орден францисканцев и взяв себе имя Евлогий (по-гречески — «красноречивый»). В качестве священника и проповедника он поступил в 1786 году на службу при дворе вюртембергского князя Карла Евгения, но тут, можно сказать, нашла коса на камень: этот князь славился своим деспотическим нравом. Одного из своих подданных, молодого поэта Фридриха Шиллера, князь вынудил тайно бежать из Вюртемберга; другого, известного журналиста и музыканта Карла Фридриха Даниеля Шубарта, продержал без суда в заключении десять лет. Знакомство с камерой в вюртембергской крепости грозило и Шнейдеру, но тут подоспело приглашение в Бонн, где он тоже вскоре сделался возмутителем спокойствия.

Обычно одним из верных признаков симпатий юного Бетховена к французской революции считается факт его подписки на сборник стихов Евлогия Шнейдера, опубликованный в 1789 году и включавший в себя оду «На разрушение Бастилии». Однако следует учитывать некоторые нюансы. Во-первых, среди подписчиков на этот сборник фигурируют очень высокопоставленные люди, начиная с курфюрста-архиепископа Макса Франца. Так что в поступке «придворного музыканта Бетховена», как он значится среди прочих, ровно ничего революционного и оппозиционного не было. Во-вторых, наряду со стихами про падение Бастилии в сборник входили стихи патриотического свойства — например, большая ода памяти короля Фридриха Великого. В-третьих же… Достаточно прочитать оду Шнейдера на разрушение Бастилии, чтобы удостовериться: к революции она не призывала, а лишь выражала радость по поводу падения оплота тирании и деспотизма. Но подобная фразеология была в ходу и в немецко-австрийской публицистике времён императора Иосифа; в этом не видели ничего крамольного. Нельзя также забывать и о том, что в 1789 году революция всё ещё воспринималась как праздник освобождения, а не как разгул кровавых репрессий, которые пока ещё не начались.

Конечно, беспрепятственный выход в свет такого сборника в 1790 году был символом перемен (позднее его распространение было запрещено). Однако, помимо стихотворения о Бастилии, в книге содержалась ещё одна «бомба». Шнейдер поместил в конце своё эссе «Речь о нынешнем состоянии и о препонах к развитию изящной литературы в католической Германии». С этой речью он выступил в Боннском университете, и вот она-то, на взгляд окружающих, звучала едва ли не революционно. Учёный монах-францисканец во всеуслышание утверждал, что именно засилье консервативно настроенного духовенства привело к значительному отставанию литературы в католических землях Германии по сравнению с землями протестантскими. Критика клерикального обскурантизма была в эпоху Иосифа II совсем не редкостью, но особую остроту ей придавало то, что звучала она из уст католического священника и монаха.