Читать книгу "Распутин. Правда о "Святом Чорте" - Александр Владимирский"

Полученное сведение о прибытии Распутина на родину я сообщил Столыпину. Он был рад, что дело обошлось без ареста.

– Это самый мирный исход, – говорил он. – Дело обошлось без шума, а вновь сюда Распутин не покажется. Не посмеет. – И в заключение уничтожил свое постановление о высылке Распутина.

Я был иного мнения. Я был уверен, что после официальной высылки Распутина, когда он будет, так сказать, проштампован в качестве развратника, ему будет закрыта дорога и в царский дворец, и в Петербург вообще. Но я далеко не был уверен, что Распутин действительно «не посмеет» вернуться в Петербург теперь, когда отъезд его официально трактуется в качестве добровольного.

События оправдали мои опасения. У себя на родине Распутин прожил только несколько месяцев. Он грустил по жизни в Петербурге и жаждал власти, сладость которой он уже вкусил. Он только выждал, пока будут устранены препятствия для его возвращения. Среди таких препятствий Распутин и его сторонники на первом месте ставили меня: история относительно готовившейся высылки стала довольно широко известна, и против меня начался систематический поход…

Подходящим кандидатом на пост высшего руководителя политической полиции в этих сферах сочли Курлова… Он в это время был видным деятелем крайних правых организаций и делал себе в высших кругах карьеру тем, что обличал «мягкость» и «либерализм» правительства Столыпина. Последний некоторое время противился назначению Курлова, но должен был уступить, после того как государыня во время одной из аудиенций сказала ему:

– Только тогда, когда во главе политической полиции станет Курлов, я перестану бояться за жизнь государя.

Уклониться от назначения Курлова после этого стало невозможно – и поэтому я, вернувшись из четырехмесячного отпуска, нашел его на том посту товарища министра внутренних дел, который был почти обещан мне. Конечно, после назначения Курлова стало невозможно и думать о высылке Распутина, а потому последний уже летом 1909 года снова появился в Петербурге. Теперь уже не делали секрета из его сношений с дворцом. Помню, в первые же дни моего возвращения в Петербург я сделал визит к дворцовому коменданту Дедюлину. Я его не застал, но виделся с его женой. Она только что вернулась домой с молебна, отслуженного в часовне, и рассказывала, что там молились государыня и Распутин и что по окончании молебна государыня, на глазах всех присутствовавших, поцеловала руку Распутина… Дедюлина, муж которой еще так недавно просил меня установить за Распутиным полицейскую слежку, рассказывала об этом случае как о чем-то обычном. Для меня этот маленький эпизод лучше, чем что-либо другое, говорил о совершившихся за время моего отсутствия колоссальных переменах. Революционный террор больше не грозил государю и его советникам, но надвигалась другая, еще горшая опасность, которой они не замечали. А я должен был только в бессилии наблюдать со стороны, кяк пройдоха мужик в короткое время сделал то, что в течение десятков лет не удавалось сделать многим тысячам революционеров-интеллигентов: подорвать устои царской империи, готовить ее крушение…»

Когда дочь Столыпина спросила его о «старце», он сказал с глубокой печалью в голосе: «Ничего сделать нельзя. Я каждый раз, как к этому представляется случай, предостерегаю государя. Но вот что он мне недавно ответил: «Я с вами согласен, Петр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы».

Но, судя по записям в дневнике, Николай на самом деле относился к Распутину вполне позитивно и искренне верил в его святость. Но в 1909 году, судя по дневнику Николая, царская чета виделась с Распутиным только в августе, зато таких встреч, сопровождавшихся короткими беседами, было целых пять – 5-го, 8-го, 13-го, 15-го и 17-го числа. А вот с 1910 года встречи царя со «старцем» становятся более или менее регулярными. Они виделись 3, 6, 10, 12, 14, 16, 21 и 27 января 1910 года, причем 21-го числа у Николая и Александра была с Распутиным длительная беседа. В феврале встречались 1, 3, 8, 12 и 14-го числа. При этом 3 февраля беседа опять была длительной. В марте 1912 года Распутин с царем не встречался, зато царь 3 марта имел малоприятную беседу о нем с великой княгиней Елизаветой Федоровной, выражавшей недовольство членов семьи близким знакомством царской четы со «старцем», имевшим неоднозначную репутацию. После этой беседы встречи царя со «старцем» возобновились только в 1911 году. Но в этом году они виделись лишь 4 июня, когда «старец» вернулся из паломничества в Иерусалим и Афон, и 24 августа, перед поездкой царя в Киев. Несомненно, здесь сказывалось неприятие Столыпиным Распутина. Зато после убийства премьера встречи опять участились.

11 февраля 1912 года царь записал в дневнике: «В 4 часа приехал Григорий, кот. мы приняли в моем новом кабинете вместе со всеми детьми». Теперь Распутин воспринимался почти как член царской семьи. Следующая встреча состоялась 15 февраля. Затем «старец» отбыл на родину и вновь появился в Царском Селе только 19 ноября.

Итак, в 1909 году Распутин звериным чутьем почувствовал, что над ним собирается гроза, и успел отбыть на родину, избежав планировавшегося ареста и высылки. И в том же году, еще до отъезда из столицы, он успел познакомиться со своим будущим убийцей. Феликс Юсупов вспоминал: «В то время я давно уже водил дружбу с семейством Г. (Муни Головиной, невестой брата Николая и поклонницей Распутина. – А.В.), вернее, с младшей дочерью, страстной поклонницей «старца». Девица была слишком чиста и наивна и не могла еще понимать всей его низости. Это человек, уверяла она, редкой силы духа, он послан очищать и целить наши души, направлять наши мысли и действия. Я с сомненьем выслушивал ее дифирамбы. Ничего еще толком о нем не зная, я уж тогда предчувствовал надувательство. Тем не менее восторги барышни Г. разожгли мое любопытство. Я стал расспрашивать ее о боготворимом ею субъекте. По ее словам, он посланник неба и новый апостол. Слабости человеческие не имеют силы над ним. Грех ему неведом. Жизнь его – пост и молитва. И мне захотелось познакомиться с человеком столь замечательным. Вскоре я отправился на вечер к семейству Г., чтобы увидеть наконец знаменитого «старца».

Г. жили на Зимнем канале. Когда вошел я в гостиную, мать и дочь сидели у чайного стола с торжественными лицами, словно в ожидании прибытия чудотворной иконы. Вскоре открылась дверь из прихожей, и в залу мелкими шажками вошел Распутин. Он приблизился ко мне и сказал: «Здравствуй, голубчик». И потянулся, будто бы облобызать. Я невольно отпрянул. Распутин злобно улыбнулся и подплыл к барышне Г., потом к матери, не чинясь, прижал их к груди и расцеловал с видом отца и благодетеля. С первого взгляда что-то мне не понравилось в нем, даже и оттолкнуло. Он был среднего роста, худ, мускулист. Руки длинны чрезмерно. На лбу, у самых волос, кстати, всклокоченных, шрам – след, как я выяснил позже, его сибирских разбоев. Лет ему казалось около сорока. На нем были кафтан, шаровары и высокие сапоги. Вид он имел простого крестьянина. Грубое лицо с нечесаной бородой, толстый нос, бегающие водянисто-серые глазки, нависшие брови. Манеры его поражали. Он изображал непринужденность, но чувствовалось, что втайне стесняется, даже трусит. И притом пристально следит за собеседником.