Читать книгу "Месседж от покойника - Александр Грич"

Потемкин помнил, с каким недоумением реагировали тогда ребята из его группы на сказанное. Советское время — какое там дао? Но Бене все прощалось, и он этим пользовался. Потемкин знал, что в те годы с лету воспринял то, что говорил Бене, так легко еще и потому, что любил этого немногословного человека, который никогда не говорил о себе. Но передавали шепотом, что он — один из самых легендарных русских разведчиков. И вроде бы сама английская королева возвела его в рыцарское достоинство — еще в ту пору, когда он работал под прикрытием, разумеется…

Итак, пустота. Все делается по давней методике Потемкина: распахнуто окно в сад, затоплен камин — хотя совсем не холодно, но живой огонь помогает думать, любимый скотч налит в широкий стакан, рядом «живая вода» из сосуда зеленого стекла, который Олег привез с собой когда-то, а Хопкинс велел его оставить — для следующих приездов, вот он и пригодился.

«Сегодня, — решил Олег, — расслабление происходит по методике номер два — кроссворды». Хорошо, что теперь почти в любом уголке мира можно найти газеты с русскими кроссвордами. Потемкина не смущали совершенно кроссворды и на английском, и на немецком, но лучше все-таки русские.

Приготовить штук пять газет. Остро отточенные карандаши. Что еще? А ничего! Вперед.

«Юбка средней длины?» — Миди.

«Лучшая часть чего-нибудь?» Чего же это? Мясной вырезки? Души? Общества? Начинается на Ц. Значит, Цвет.

«Туркменский поэт и ученый, автор поэмы «Бехишт-наме»?» — Азади, разумеется.

«Рыба семейства тресковых?» — Навага. Что дальше?

«Подстрекатель, зачинщик мятежа, по Далю?» — Ишь, какой прогрессивный человек это составлял. На Даля ссылается. Ответ: агитатор. А ведь по советским понятием какое позитивное слово было… Только и знали, что агитировать.

«То же, что конница?» — Сколько букв? Ка-ва-ле-рия. Подошло.

«…Значит, они отключили электричество, — думал Потемкин, заполняя клетки кроссворда. — Уже выяснилось — главный щит находится рядом со столярным цехом и не охраняется. Они вынесли Чашу в футляре. Скорее всего, воспользовались микроавтобусом Амилкара — завтра надо проверить автомобиль внутри, может быть, остались какие-то следы. Но как вывезти Чашу? Камеры работали исправно, все ворота были под полным контролем, никто не выезжал.

«Глупость?» Из двенадцати букв… Много… Что-нибудь покороче о глупости — пожалуйста! Чушь, например. Или ерунда. Идиотизм… Не проходит, слишком коротко. Но чтобы двенадцать? Хотя — вот: безмозглость. Годится. Проходит.

«Проходит у тебя безмозглость в кроссворде, господин Потемкин. А в жизни — нет, не проходит», — думал Потемкин, откладывая карандаш. Он был поражен очевидностью догадки и собственной слепотой.

Который час? Немедленно одеться — и в парк, надо успеть, пока еще не совсем поздно. Если догадка верна, если повезет…

На служебном входе переговорное устройство долго не отзывалось. Но ответили наконец. Потемкин поднес к камере круглосуточный пропуск, подписанный Грейслиным, и проволочные ворота нехотя отворились.

Потемкин знал, куда едет. Сейчас ему не нужен был ни музей, ни дворец, ни помещения охраны… По нижней аллее он взял в почти полной темноте курс на запад, миновал производственные помещения и выехал на простор парка. Да, ночью все это выглядело совсем иначе, чем днем, но Олегу было не до ночных страхов и ночных красот. Он должен был проверить свою догадку — все остальное подождет.

И вот он в западной части кладбища, у ограды, за которой почти вплотную к парку стоят трехэтажные жилые дома. Очевидно, это не кондоминиумы, а здания, где жилье сдают внаем. Вон чуть подальше, на балконе второго этажа, — большой плакат: «Сдается квартира с одной спальней. Цена — от 900 долларов. Один месяц — бесплатно…»

Тут, только тут должна была произойти передача Чаши — больше негде. И неужели же никто в это время не вышел на балкон? Свежим кладбищенским воздухом подышать, покурить, наконец? Олег вышел из машины и неторопливо пошел вдоль ограды, глядя на дома — совсем близкие, просто рукой достанешь. И увидел на балконе метрах в двадцати тлеющий огонек сигареты.

— Добрый вечер! — поздоровался Потемкин.

— Вечер! — прозвучало с балкона. Курильщик был удивлен и не скрывал этого.

Калифорния — страна южная, конечно, но отнюдь не Италия. Разговоры с улицы на балкон? Такого Потемкин здесь не видел. Но сейчас выбирать не приходилось.

— Сэр, вот мои документы… Я понимаю, вы их сверху разглядеть не можете. У меня к вам убедительная просьба — спуститесь, мне очень важно вас о чем-то спросить. Тут, кстати, и документы будут ясно видны.

Человек на балконе колебался только мгновение.

— Ладно, спущусь. Но тут же нет ворот…

— Не важно… Я просто не хочу, чтобы нас слышали. Разговор доверительный.

Минут через пять курильщик был внизу, одетый не по-домашнему. Джинсы и майка — но не те, в которых он только что был на балконе.

Они с Олегом стояли по разным сторонам проволочной сетки, неподалеку от фонарного столба, — освещение не лучшее, но можно рассмотреть собеседника. Курильщик — человек лет сорока, латинос, однако английский — здешний, без акцента. Значит, если и иммигрант, то очень давний. А скорее всего, рожден в Штатах. Внешне похож на мастерового, и руки подходящие — человек с такими руками вряд ли проводит дни за письменным столом. Представился как Крис. И теперь глядел на Потемкина вопросительно.

— Спасибо, что согласились поговорить. Я, признаюсь, уже и не надеялся, что сегодня кого-нибудь здесь найду…

— Я уже год здесь живу. И всегда по вечерам на балконе курю, — сообщил Крис доверительно. — Но никого, кроме охранников на их патрульных грузовичках, никогда здесь не видел. Да, за охранниками вашими я наблюдал. Но при этом могу ручаться, что они меня не то что не видели — они и не предполагали, что за ними кто-то наблюдает… Понятно: здесь наши дома — это уже город. Не их территория. — Крис закурил. — А вас-то каким ветром на кладбище занесло? Ночью?

— Скажите, у вас большая семья?

Крис взглянул недоверчиво:

— Вы что, о семье пришли меня спрашивать? Я один живу.

— Просто хотел узнать, часто ли вы так стоите по вечерам на балконе. Семья отвлекает…

— А, это… — Крис пожал плечами. — Нет, я — вольный художник. Меня никто не трогает. На балконе я себе оборудовал уголок для курения, здесь я сижу каждый вечер. Соседка, правда, пыталась жаловаться, что к ней в комнаты от меня дым идет, но, благодарение богу, даже в этой стране демократия еще не дошла до такой степени, чтобы запретить человеку курить на балконе.

— Многие не хотели бы жить рядом с кладбищем, — сказал Олег осторожно.

— А я вот всю жизнь делаю то, что многие бы делать не стали, — отозвался Крис. — Хотите — верьте, хотите — нет, но мне здесь нравится. Чистый воздух — это во-первых. Никогда и никто здесь ничего не будет строить — гарантия. И уличного движения не будет — где вы еще в этом городе найдете такое тихое место?.. Во-вторых, красиво. Скульптуры эти, мавзолеи, фонтаны. Все равно как я рядом с музеем живу. Но в музее народ толпами, а здесь вечерами вообще никого, а днями появляются люди, конечно, но эта часть парка старая, здесь и днем если бывают, то единицы.