Читать книгу "Дважды два - Николас Спаркс"

Слоган предназначался для адвоката, специализирующегося на делах о нанесении телесных повреждений, и хотя коллегия подвергла его дисциплинарному взысканию и лишила лицензии, этот ролик вызвал приток в нашу фирму местных адвокатов, которым требовались рекламные услуги. За все эти заказы отвечал я, ко мне обращались, когда речь шла о рекламе юридических услуг. В результате Питерс заработал кучу денег. Пару лет спустя в «Шарлотт Обзервер» появилась статья, в которой отмечалось, что агентство «Питерс Груп» снискало в мире рекламы славу «назойливого адвоката, бегущего за «скорой помощью» с предложением услуг пострадавшему», и руководителей нескольких банков и агентств недвижимости это сравнение покоробило. Питерс нехотя свернул сотрудничество с частью клиентов, а годы спустя порой сетовал, что его принудили к этому те же банки, которые он без проблем использовал, по крайней мере, когда речь шла о выставлении счетов за рекламные услуги.

Итак, я в беде, и мне нужен хоть кто-нибудь, кто встанет на мою сторону… и я принял спонтанное решение навестить своих родителей.

Если и они не встанут на мою сторону, значит, я в беде.

Я с трудом могу представить себе мою маму без фартука. По-моему, она убеждена, что фартук в домашних условиях – такой же обязательный предмет женского гардероба, как бюстгальтер или трусы. Взрослея, мы с Мардж видели ее в фартуке, когда спускались к завтраку; она надевала его сразу же, как только входила в дом после работы, и не снимала еще долгое время после того, как заканчивался ужин и на кухне был наведен порядок. На мои вопросы, зачем ей фартук, она отвечала, что ей нравятся карманы, или что в нем ей теплее, или что она, решив выпить чашку кофе без кофеина, может не опасаться пролить его на одежду.

Лично я считаю, что это просто причуда, однако благодаря ей проще простого выбирать маме подарки на Рождество и день рождения. С годами коллекция фартуков мамы неуклонно растет. У нее есть фартуки всех цветов, длин и фасонов, для всех времен года, фартуки с лозунгами, фартуки, которые мы с Мардж сами шили для нее в детстве, фартуки с именем «Глэдис», написанным на ткани по трафарету, есть даже пара фартуков с кружевом, но мама считает их слишком кокетливыми и потому не носит. Мне точно известно, что на чердаке аккуратно сложенными фартуками заполнено семь коробок, и еще два кухонных шкафчика целиком отданы под мамину коллекцию. Для нас с Мардж всегда было загадкой, как мама выбирает, какой фартук надеть сегодня, или как находит тот, что искала среди всех остальных.

Своей привычке носить фартук она не изменила и после того, как вышла на пенсию. Мама работала не потому, что любила свою работу, а потому, что семье требовались деньги. И как только отошла от дел, сразу же вступила в клуб садоводов, занялась волонтерской деятельностью в центре для пожилых людей и активно участвовала в работе общества «Красная шляпа»[3]. Как и у Вивиан и Лондон, у мамы, видимо, был спланирован каждый день недели, она занималась тем, что доставляло ей удовольствие, и у меня сложилось отчетливое впечатление, что в последние несколько лет ее фартуки стали ярче. Простые и скучные фартуки лежали теперь на дне ящика, а сверху были разноцветные, в цветах, птичках и с надписями вроде «На пенсии: молода сердцем, а в остальных местах – постарше».

Когда мы с Лондон приехали к родителям, на маме был фартук в красно-синюю клетку – я невольно отметил, что на нем нет карманов. Ее лицо осветилось при виде моей дочери. С годами она все меньше напоминает маму, которую я знал раньше, и все больше – бабушку, которую Норман Рокуэлл изобразил бы для обложки «Сатердей ивнинг пост». Мама розовощекая, уютная и мягкая, и потому без слов ясно, что Лондон тоже счастлива видеть ее.

Поездка удалась, к тому же Лиз с Мардж были у родителей в гостях. После кратких приветствий с объятиями и поцелуями внимание всех присутствующих было безраздельно отдано моей дочери, а я словно стал невидимкой. Лиз подхватила Лондон на руки, едва она вбежала в дом, а Лондон все это время не переставая тараторила. Мардж и Лиз внимали каждому ее слову, а когда я уловил в этой скороговорке упоминание о «кексиках», то понял, что Лондон как минимум пару часов будет не до меня. Она обожала что-нибудь выпекать – как ни странно, ведь в этом занятии с неизбежно рассыпанной мукой и сахаром Вивиан не находила ничего приятного.

– Как прошел День независимости? – спросил я у мамы. – Ходили с папой смотреть фейерверки?

– Нет, остались дома, – ответила она. – Слишком уж много повсюду народу и машин. А вы как отпраздновали?

– Как обычно. Сначала сходили на праздник в нашем районе, потом на бейсбольный стадион.

– И мы тоже! – подхватила Лиз. – Надо было пойти вместе. Мы могли бы договориться заранее.

– Извини, не додумался.

– Тебе понравился фейерверк, Лондон? – поинтересовалась Мардж.

– Очень-очень, просто супер! Только было ужасно громко!

– Да уж.

– А теперь мы будем печь кексики?

– Конечно, милая.

Как ни странно, мама не составила им компанию – вместо этого она задержалась со мной, а когда остальные скрылись в кухне, расправила перед своего фартука. Как делала всегда, когда нервничала.

– У тебя все в порядке, мама?

– Ты должен с ним поговорить. Ему надо к врачу.

– Почему? Что случилось?

– Боюсь, что у него рак.

Насчет рака мама всегда высказывается с полной определенностью, называя его не болезнью и даже не онкологией, а раком. Сама мысль о раке приводит ее в ужас. Он отнял жизнь у ее родителей и ее старших братьев. С тех пор рак стал постоянно возобновляющейся темой разговоров с мамой, воплощенным злом, ждущим случая, чтобы нанести удар, когда его меньше всего ждут.

– Почему ты решила, что у него рак?

– Потому что при раке бывают трудности с дыханием. Так было с моим братом. Сначала рак отнимает дыхание, а потом и жизнь.

– Твой брат выкуривал по две пачки в день.

– А твой отец не курит. Но на днях с трудом отдышался.

Впервые я заметил, что естественный румянец на ее щеках поблек.

– Почему же ты мне не сказала? Что случилось?

– Вот как раз сейчас я и говорю, – ответила она и тяжело вздохнула. – В четверг после работы он сидел на веранде. Я готовила ужин, и, хотя жара стояла несусветная, твоему отцу втемяшилось в голову переставить ту кадку с японским кленом с одного конца веранды на другой – мол, чтобы солнце не пекло.

– В одиночку?

Я бы не мог сдвинуть эту штуковину ни на дюйм. Она весила как минимум несколько сотен фунтов. И даже больше.