Читать книгу "Збиг. Стратегия и политика Збигнева Бжезинского - Чарльз Гати"

21 июня 1974 года

«Уважаемый мистер Гарриман!

Кое-какие мои знакомые сообщили о вашем высказывании, согласно которому моё польское происхождение мешает мне объективно оценивать американо-советские отношения… Поскольку вы человек прямой, позвольте и мне сказать прямо, что я вовсе не считаю, что происхождение Генри Киссинджера мешает ему эффективно заниматься ближневосточными проблемами, как я не думаю и то, что вы, будучи по происхождению капиталистом-миллионером, не можете руководствоваться разумом в отношениях с советскими коммунистами.

Искренне ваш, Збигнев Бжезинский».

Позже Бжезинский и Гарриман примирились – до такой степени, что Гарриман в 1977 году пригласил только что назначенного советника по национальной безопасности пожить несколько месяцев в его вашингтонской квартире, пока тот занимался переездом своей семьи и вместе с Маршаллом Шульманом, Ричардом Холбруком и другими представителями администрации Картера устраивался на новом месте. Но сомнения по поводу его происхождения оставались, как они остаются и по сей день. 6 декабря 1973 года государственный секретарь Киссинджер принимал в Фогги-Боттом девять представителей академической среды, включая Маршалла Шульмана, Стэнли Хоффмана и Бжезинского. Обрисовав весьма мрачные перспективы изоляции Америки во враждебном мире на 1976–1980-е годы, он пошутил, что в любом случае будет рад, что Бжезинский унаследует его должность, потому что прецедент того, как выходец из другой страны успешно занимал такой высокий и престижный пост, уже есть. Бжезинский просто добавил: «Надеюсь, это станет прочной традицией!»[47]

Факт состоит в том, что Киссинджер и Бжезинский поддерживали неплохие отношения, несмотря на усиливавшиеся разногласия во взглядах и на само собой разумеющееся соперничество, из-за которого у них с 1969 по 1980 год возникали некоторые трения. Стороннему наблюдателю может показаться, что перед ним два заклятых врага. Но перед историком, имеющим доступ к их переписке и анализирующим сближавшие их социальные силы, предстаёт совсем иная картина.

Киссинджер регулярно принимал Бжезинского в Белом доме и в Государственном департаменте, часто наедине. Например, на обеде в июле 1969 года они говорили о насущных вопросах – о запланированном возобновлении отношений с Китаем, об отношениях с Москвой и, разумеется, о том, как быть с Вьетнамом. На следующий день по просьбе Киссинджера Бжезинский отослал свои идеи по поводу «значения мира» Никсону, и тот позже в том же месяце произнёс их в своём тосте в Нью-Дели[48]. В мае 1970 года оба долго обсуждали осложнения во внутренней политике в связи с вторжением в Камбоджу. Киссинджер выражал свои страхи по поводу внутреннего разделения – не столько в связи с возмущением левых, сколько в связи с возможным реакционным уклоном Никсона – и признавался, что подумывает о том, чтобы оставить должность до конца срока Никсона, но не собирается возвращаться в Гарвард. Ему не хотелось встречаться со своими прежними коллегами, которые, по его мнению, поддерживали студенческие волнения. Они также говорили о Ближнем Востоке, о Германии (оба не видели особых шансов на успех «Остполитики»), о ситуации с радио «Свободная Европа/Радио Свобода», активность которого власти Западной Германии собирались свернуть в угоду Москве[49].

Такие встречи проходили несмотря на критику, которой Бжезинский подвергал президентскую администрацию. Например, на следующий день после беседы с Киссинджером о камбоджийском кризисе, отослав конфиденциальные замечания по поводу выхода из кризиса, Бжезинский опубликовал комментаторскую статью в «Вашингтон пост», озаглавленную «Камбоджа подорвала наше столь необходимое доверие», в которой он критиковал отношение к проблеме со стороны интеллектуалов, но в ещё большей степени решение Никсона, как и «некоторых советников мистера Никсона». «В наши дни ситуация несравненно сложнее, и она требует более взвешенной оценки международных реалий», – писал он[50]. Но Киссинджер поблагодарил его за конфиденциальные заметки и в приписке пообещал «держать ситуацию с радио «Свободная Европа» под контролем»[51].

Конечно, в их отношениях могла быть некоторая доля расчётливости. Принимая регулярно Бжезинского, Киссинджер хотел убедиться в том, что его товарищ сохранит умеренность в своей критике, не перекроет себе доступ к администрации и продолжит информировать её о важных обстоятельствах и идеях. Бжезинский же, делясь своими заметками, идеями и советами с администрацией, получал информацию из первых рук. а также следил за тем, как решаются вопросы, представляющие для него особый интерес, такие как судьба и финансирование радио «Свободная Европа» – это был предмет его отдельной заботы в ходе холодной войны[52]. И всё же из их переписки видно, что их связывало не только соглашение о взаимовыгодном сотрудничестве.

Такие регулярные встречи продолжались до выборного 1976 года и проходили как в Вашингтоне, так и за границей. Например, в апреле 1973 года Киссинджер и Бжезинский вместе обедали в Сан-Суси под Берлином – Киссинджеру очень хотелось разузнать побольше о создаваемой Трёхсторонней комиссии[53]. Но иногда напряжение давало о себе знать. В своей известной «ведомости успеваемости», опубликованной в журнале «Форин полиси», Бжезинский поставил Никсону и Киссинджеру общую «B» (четвёрку) за лето 1971 года. Но в марте 1974 года он оценил их гораздо более критично. Киссинджера обеспокоила не столько общая оценка «C+» (тройка с плюсом), сколько нападки на политику разрядки и его личный стиль дипломатии. В своей острой статье Бжезинский заклеймил три чрезмерных предпочтения администрации (читай Киссинджера): «личное выше политического», «скрытое выше концептуального» и «акробатика выше архитектуры». Он утверждал, что дипломатия администрации не позволяет найти ответы на новые вызовы – не столько международные, сколько уже глобальные – особенно в отношениях Севера-Юга, а политика разрядки, по его мнению, походила на улицу с односторонним движением. Она отстраняла союзников-демократов и давала неоправданные преимущества СССР (Бжезинский писал о «восхищении врагами и скуке по отношению к друзьям» Киссинджера), в то время как Соединённые Штаты слишком мало получали в обмен на переговоры по ограничению стратегических вооружений (ОСВ), по Ближнему Востоку или по торговле[54].