Читать книгу "Прикосновение - Клэр Норт"

Нынешнее место пребывания: приют для душевнобольных «Доминико», Словакия.

Добрые они, эти словаки.

Больше никто бы его не принял.

Поездом от Белграда до Братиславы – двенадцать часов. Самолетом – быстрее, чем на такси до аэропорта. Но самолет значительно ограничивает твои возможности в сравнении с поездкой по железной дороге вместе с еще несколькими сотнями усталых путешественников. Начать с того, что оружие на борт не пронести, – поезд уже в этом смысле предпочтительнее.

И я отправилась в Братиславу с Белградского вокзала в 18.48.

Короткие заметки, сделанные в поезде. В купейных и сидячих вагонах пестрая смесь из сербов, словаков, венгров. Но преобладают чехи. Удивительно большое количество мест предназначено для инвалидов, хотя не видно ни одного. Целый вагон выделен для пассажиров с детьми до десяти лет. Мудрое решение. Двенадцать часов рядом с плачущим младенцем могут довести до смертоубийства кого угодно. В вагоне-ресторане подают вариации на темы сэндвичей, супа, чая, кофе, бисквитов, цветной и обычной капусты. Все это разогревается в микроволновой печи до нужной клиенту температуры. Поезд пересекает три государственные границы, хотя паспорта проверяют только один раз, и, если бы не едва заметные различия в написании слова «туалет» на станциях, можно было бы вообще не заметить, что находишься уже в другой стране.

Я включила свой – нет, принадлежащий этому телу – телефон сразу после пересечения границы Сербии и Венгрии. Поступило одно новое сообщение. Текст: «Эол». Номер отправителя опять не определился. Я снова отключила телефон, вынула батарейку и сунула поглубже в сумку.

– Семьсот евро, – сказал мне попутчик в баре. – Когда я последний раз путешествовал, мне прислали счет на семьсот евро. А я-то думал, что с членством в Европейском союзе у нас все подобные проблемы будут решены. Рассчитывал на позитивные перемены. То есть если ты звонишь в пределах Европы, то это как звонок по телефону в родном городе. Так ведь должно быть, верно? Ни черта! Как они позволяют телефонным компаниям творить такое? Почему разрешают нас грабить и делают вид, что все законно? И знаете, что хуже всего? – Нет, я не знала, что хуже всего. – Все звонки я делал по работе. Вот только пользовался личным мобильным, потому что рабочий сломался. А эти мерзавцы отказались возместить расходы. «Сам виноват, – заявили мне. – Надо читать написанное в контракте мелким шрифтом. А там сказано, что компания не несет материальной ответственности за твои ошибки». Мать их! Да пошло все в задницу! Что тогда называть рецессией? И чем занимаются наши правительства? А мы только и делаем, что расплачиваемся за чужую жадность и тщеславие. Вот для чего им нужен народ. Такие люди, как вы и я.

– И как же вы поступили?

– Я уволился с работы. А как же!

– Что теперь?

– Я в дерьме. В полном дерьме. Вот еду, чтобы пожить у матушки. Ей восемьдесят семь лет, и она все еще верит, что замужем, тупая корова. Но что мне остается делать?

Я заказала еще бутылку минеральной воды и пакетик хрустящих хлопьев, добралась до своего кресла и проспала, пока поезд мчался по Венгрии, следуя вдоль течения Дуная в сторону Словакии.

Глава 20

Я собиралась нанести визит Хорсту Гюблеру. Не потому, что он мне нравился. Просто автор досье Кеплера в свое время тоже побывал у него. И на мне, быть может, сейчас было самое подходящее для такой встречи лицо – нужно лишь немного удачи.

Вот при каких обстоятельствах я познакомилась с Хорстом Гюблером.

Она сказала:

– Я хочу, чтобы он сполна за все заплатил.

Ее пальцы сжимали стакан с виски, лицо приняло жесткое выражение, плечи напряглись. Она сидела на террасе своего белого деревянного дома, глядя, как солнце постепенно скрывалось за плакучими ивами, и говорила с медлительным выговором уроженки Алабамы:

– Я хочу заставить его страдать.

Я провела пальцем по ободку своего стакана, но не произнесла ни слова. Закат ложился розовыми полосами над горизонтом, протянувшись далеко в сторону реки, – слой облаков и просвет солнца, еще слой облаков и снова солнце. Над следующим вдоль улицы домом реял американский флаг. Еще через два дома стояла супружеская пара с ребенком в прогулочной коляске, обсуждая с соседом соседские проблемы. Обама был президентом, экономика горела синим пламенем, но в этом тихом уголке США, как казалось, все плевать хотели на это. И вообще на все. Кроме этой женщины.

– Он ее изнасиловал, – продолжала она. – Он изнасиловал ее. Как и других, и мне насрать на любые законы, потому что ему все сошло с рук. И снова сойдет с рук. Я хочу, чтобы Гюблер понес наказание.

– Умер? – спросила я.

Она помотала головой. Черные кудрявые пряди цеплялись за воротник рубашки.

– Убивать – грех. Библия ясно объясняет нам это. Но в Библии ничего не говорится о том, что нельзя опустошить его банковский счет, заставить его продать дом, настроить против него друзей и пустить этого подонка по миру в одном рубище с посыпанной пеплом головой. Говорят, вы способны на такое. Ходят слухи, что когда-то вы работали агентом по продаже особого рода недвижимости.

Я отхлебнула виски. Это был паршивый американский напиток, из тех, что гонят на ранчо, более обширных, чем среднее английское графство, а рекламируют как лучшее виски для настоящих мужчин, считающих, что носить тряпичную кепку равносильно пониманию вселенской истины. Напротив меня в белой рубашке и ванильного цвета юбке сидела Мария Анна Селеста Джонс, чьих предков насильно вывезли из Сьерра-Леоне, чьим домом стала долина Миссисипи, чья жажда мести не знала предела.

– Как вы узнали обо мне? – спросила я.

– Меня носили на себе. – Ее голос звучал бесстрастно, словно излагал простые факты. – Как чужую кожу. Использовали мое тело. Ведь так это у вас называется, верно? Мне было семнадцать, я была совершенно нищей. И этот тип подвалил ко мне. «У тебя, – говорит, – красивые глаза». – А потом прикасается ко мне, и я словно засыпаю. А когда просыпаюсь через шесть месяцев, у моей постели сидит девушка, и я слышу: «Спасибо за прогулку». Под матрацем нахожу пятнадцать тысяч долларов и письмо из Нью-Йоркского университета. Мол, вы сдали экзамены. Молодец. Мы вас готовы принять.

– И вы туда поехали?

– То письмо я сначала сожгла. Но через две недели написала им с извинениями: письмо, дескать, потерялось на почте, и не могли бы они прислать мне другое. Они прислали, и я отправилась изучать юриспруденцию. Но узнала и многое другое. Например, что люди, переходящие из тела в тело, иногда сохраняют один и тот же электронный адрес. Тот, кто похитил мое тело, пользовался фамилией Куаньин. Он не удалил свои данные из компьютера отеля, когда выбрался из моей шкуры.

– Мне знакома Куаньин, – пробормотала я. – Она… Это женщина… Она, насколько я знаю, довольно-таки неряшлива. Многие этим отличаются. И что же… – я обдумывала свои слова, подбирая нужное сочетание, – она оставила вас в том же положении, в каком нашла?