Читать книгу "Ты была совсем другой - Майя Кучерская"

Было уже совсем светло, слева розовело огромное солнце. Я все катил по дороге. Так и не встретил ни души, ни машины, только бегущего по обочине черного в белых подпалинах пса. Вот, наконец, и зеленые ворота. Два дома: статный, красивый, уже из новых времен, и маленький, деревянный, заслуженный. И снова боль разлаписто, жестко вцепилась в сердце, так сильно, что слезы выступили на глазах. Я вдохнул поглубже, промокнул глаза кулаком. Оставил велосипед прямо на дороге, прислонил к забору. Развязал рукав и надел джинсовку, хотя вся она оказалась перепачкана кровью. У забора стояли черный, уже не юный “Lexus”, и темно-вишневый, новенький самодовольный “BMW”. Интересно, где сейчас их славный песик? Не загрызет ли меня, едва я переступлю порог дома? Но было тихо.

Над ухоженным участком слоились ароматы – чуть удушливый ирис, сладкие желтые нарциссы, ниже бутоны роз – и бинтовали душу, лишали воли, уговаривая: не больно, тебе не больно совсем, ты что? Ее полукруглый балкончик (дизайн дяди Марка?) на втором этаже нового дома, располагался не так высоко над землей, к балкону склонялась старая яблоня, покрытая белым цветом. Зацвела прямо к свадьбе, да? Слегка пнул ее, но она, сыпанув лепестками, простила и помогла, подставила крепкие ветви. Через несколько мгновений я уже стоял на полукруг– лой площадке. Занавески, похоже, никто на ночь незакрывал. Я заглянул внутрь.

В глубине сидела Наташа.

Надо же. Столько часов я бежал, ехал, брел, катился на велосипеде, рвался к ней, как к недостижимой далекой цели, а она вот.

Сидит на разобранной кровати, за спиной – подушка в голубой цветочек, одетая, в темно-зеленых шортах, белой футболке-маечке, сидит, подогнув ноги по-турецки, читает книжку.

Комната у нее была маленькая, с косым деревянным потолком, повторявшим крышу, но ей она казалась в самую пору.

Я не видел ее два месяца, но на самом деле я всегда был рядом, я не уходил от нее, просто отошел в сторону, точно зная: на время. Еще вернусь. И вернулся! А она… Сидит, читает. Одна. Только теперь я понял, как я боялся, что застану ее сейчас с ним, здесь, вдвоем. Свадьба – только формальность, чай, и мы не дети. Тогда я просто убил бы их чем ни попадя, удушил, забил на хрен. Топором, как жена того дальнобойщика, например. Но Наташа сидела одна.

И сумасшедшая взрывчатая радость сначала запалила вспышками, а потом залила душу до краев.

На мгновение я ослеп. Видел и не видел ее склоненную голову, длинные темные ресницы, нос с легкой горбинкой и короткую челку, которая превращала ее в девчонку, высокий лоб, сомкнутые губы («Боттичелли», буркнул однажды Толик), и выражение кротости, которым дышало сейчас ее лицо. Голубка моя, произнес я тихо. Голубка. И еще немного посмотрел. Голые тонкие руки, волосы, слегка волнистые, сейчас почти темно-каштановые с прорывающейся в первом солнце рыжиной, разбросаны по плечам. Мысленно приложил к ним фату – не годится! Велика!

Балконная дверь была приоткрыта, я осторожно поцарапал стекло. Она подняла голову, нахмурилась, – я постучал ногтями сильнее. Она вздрогнула, вскочила, бросилась к балкону.

– Привет, – сказал я, заходя внутрь. – Что читаешь?

Она слабо вскрикнула, отступила назад – страх бушевал в глазах, но сейчас же стал опадать, гаснуть, она поняла наконец: это я, я пришел к ней в гости через балкон.

На куртке у меня красовались пятна крови, джинсы были по колено в глине, кроссовки превратились в два ботинка космонавта. Она глядела на мои страшные глинистые ноги и молчала.

– Извини, с дороги, еще не успел переодеться.

– Зачем? Зачем ты пришел?

Она задыхалась. Ее душил гнев.

– Я?

– Ты! Что ты от меня хочешь?

– Ты знаешь.

– Сейчас же уходи. Уходи вон. Вон!

И добавила: «Брысь!» Махнула на меня, как на кота.

– Я… Я рад тебя видеть! Ты все такая же. Красивая. Охренеть. Нет, даже лучше, чем всегда!

– Уходи, понял? Уходи отсюда сейчас же.

Она стала подталкивать меня почему-то к балкону, не к двери. Ей очень нужно было, чтобы я смылся как можно скорее, и через балкон.

– Тут высоко, куда я пойду?

– Сумел же залезть.

– Вылезать труднее. К тому же у меня два, два дела к тебе, любимая, – заговорил я нарочно медленно, не двигаясь с места. – Как сделаю, так пойду.

– Какие еще де́ла? – недовольно, но уже постепенно сдаваясь, проговорила она. – И какая я…

Кажется, она хотела сказать, что не любимая мне, но сдержалась. Очевидно, в надежде, что, если не спорить, – получится быстрей.

– Первое – узнать, что читаешь. Чего не спишь?

– Господи, да просто бессонница у меня, не спится! Свадьба все-таки, жизнь меняется, вот и волнуюсь, неужели не понимаешь? Полночи пролежала, а потом… взяла первую попавшуюся книжку, Луговской, видишь, стоял на полке, бабушкина еще – мне понравилось, что она маленькая. Оказалось, стихи.

Я подхватил из ее рук золотисто-бирюзовую книжечку, с пожелтелыми страничками, раскрыл – из книжки выпала длинная травка-закладка, совсем свежая.

– Нет, та, которую я знал, не существует.

Она живет в высотном доме, с добрым мужем,

Он выстроил ей дачу, он ревнует… – начал я зачитывать вслух первый попавшийся стишок. – Надо же, в тему!

– Слушай, хватит.

– Он рыжий перманент ее волос целует.

Мне даже адрес, даже телефон ее

Не нужен…

Я читал под Толика с его детским восторгом и всхлёбом.

– Хватит!

– Ведь та, которую я знал…

– Я… – голос ее дрогнул, – я прошу тебя.

– …не существует, – закончил я и остановился. – Хорошо. Зачем ты читаешь эту фигню?

– Второе дело? – торопила она, и, судя по лицу, прислушивалась. Незаметно для меня – прислушивалась.

Он где-то здесь, рядом, на первом или втором этаже, возможно, даже за этой тонкой стенкой. Он сейчас расслышит шум и проснется. И явится сюда. Понятно, ей этого совсем не хотелось.

Я молчал, думал.

Она устало закрыла глаза, отступила к кровати. Я глядел на ее темные ресницы, какую легкую они дают тень под глазами, фиалковую, как же ей шло быть с закрытыми глазами. И опять выражение кротости начало пробиваться между аккуратных темно-рыжих бровей, на чистом открытом лбу, кротости и детскости.

– Второе дело? Нужно дать мне руку. Дай мне руку. Правую.

– Для чего?

– Чтобы исполнить мое второе дело.

– Это все? Все?

Она протянула руку. Холодную, почти ледяную. Ты замерзла, любовь моя? Замерзла?

Но произнес я другое.