Читать книгу "Первая работа - Юлия Кузнецова"

– Что сам хозяин?

– Типа того, – мрачно хмыкнул Ромка, – но ничего.

Я продолжу его учить. Надо униформу надеть. Или что-то типа этого.

– Во-во, – кивнула я мрачно и покосилась на свой неудобный костюм. – Униформа – это важно.

– Главное – система, – отозвался Ромка. – В любом обучении важна система.

Он взял тетрадку по истории, перевернул, открыл последнюю страницу и нарисовал ошейник. А рядом – миску с косточкой.

Я обернулась на историчку. Она стояла близко, слушала, как читает Арсен с соседнего ряда, но на нас не смотрела. Тогда я взяла ручку и, слегка толкнув Ромку локтем (он мгновенно убрал свой и даже сдвинулся на край парты), приписала под его рисунком: «Кнут и пряник?»

«Система и строгость», – ответил он, а шепотом добавил:

– Я читал про дрессировку на сайте. Строгим надо быть не столько к ученику, то есть к собаке, сколько к себе, потому что…

Я не слушала. Слово «строгость» пробудило во мне другие воспоминания. Поэтому я взяла и пририсовала к ошейнику острые иглы. Строгий ошейник. Зимой, гуляя с папой по парку, мы видели такой на невысокой коренастой собаке, которая бежала рядом с лыжником и иногда срывалась на прохожих, а поводок натягивался, и ошейник впивался иголками ей в шею. Псину это вообще не волновало. Она исходила лаем до хрипоты. Папа сказал тогда:

«Безбашенный стаффорд» – и увел меня поскорее. На секунду я вообразила просторную прихожую в доме Даны и свое отражение в зеркале: в темном костюме, в очках и – со строгим ошейником в руках. «Ну? Где тут наша ученица?»

Смех сдавил мне грудь. Я не сдержалась и фыркнула.

– Молочникова!

У исторички не голос, а гром с небес. Ромка подтянул к себе тетрадку и принялся в ней что-то чертить.

Я опомнилась и поняла, что еще улыбаюсь. Хотя историчка бурит меня взглядом. Наверное, она так же бурила землю, когда ездила на раскопки на археологическую практику в институте.

– Встань, пожалуйста!

Я поднялась, думая о древних вазах, которые распадались на черепки под взглядом нашей исторички.

– Что тебя насмешило? Государственный переворот девятого термидора?

– Помидора? – шепотом переспросил кто-то, кажется, Арсен.

Я с трудом подавила улыбку.

– Молочникова, ты глумишься надо мной? – растерянно проговорила историчка.

Я изобразила взгляд Кота в сапогах из «Шрека».

Сделала большие несчастные глаза, прижала руки к груди и только собиралась пролепетать «извините», как поняла, что не помню отчества исторички! Елизавета…

Елизавета… А дальше как? Мой взгляд упал на Ромкину тетрадку. Он чертил и чертил, и в одной из линий мне почудился хлыст.

Вновь память закинула меня в прихожую моей ученицы. Я даже почувствовала запах духов из ванной, ощутила под ногами скользкий блестящий пол, который натерла Роза Васильевна, и, конечно, увидела себя в зеркале. На этот раз – не с ошейником в руках, а с хлыстом. «Нуте-с, Роза Васильевна, где тут у нас…»

У меня вырвался даже не смешок, а какое-то бульканье.

– Молоч-ч-ч-никова…

Историчка шептала, будто бы говорила на змеином языке. Как Волдеморт из «Гарри Поттера», которого нам задавали читать по-английски на летних каникулах.

– Еще одна подобная выходка, и на следующем уроке с тобой рядом будет сидеть не Кожевников, а Ольга Сергеевна!

Все дурацкие видения вылетели у меня из головы. Ольга Сергеевна, заместитель директора, преподавала у нас английский, и это был единственный учитель в школе, которого я считала сносным. Мысль о том, что ее позовут полюбоваться на мой позор, была неприятной.

– Простите, – пробормотала я, опустив голову.

– С-садись, – тем же угрожающим шепотом-свистом велела мне историчка.

Больше на истории мы с Ромкой не разговаривали.

Правда, до конца дня в моей голове крутилось слово «система», оброненное Ромкой. После уроков я решилась заглянуть к Ольге Сергеевне, в кабинет заместителя директора, и попросить распечатать на принтере пару листочков.

Ольга Сергеевна говорила по телефону, накручивая на карандаш свои длинные светлые волосы, но мне улыбнулась и в ответ на мою просьбу кивнула на один из двух ноутбуков на столе. Видно, историчка еще не успела ей нажаловаться.

Когда я уже уложила листы в папку, Ольга Сергеевна весело сказала кому-то в телефоне:

– Посмотрим, Володь, посмотрим! Цыплят по осени считают.

А потом обратилась ко мне:

– Что это у тебя?

– Э-э, – замялась я, – слова… Испанские.

– А, ну да…Ты же у нас трехъязычная личность. А что, в кабинете испанского нет принтера?

– Это не для школы… Это для меня. Репетиторствую немножко, – выдавила я и тут же, испугавшись, добавила: – Но только по испанскому! Не по английскому.

– Кстати, про английский. – Ольга Сергеевна подняла вверх указательный палец. – Ты помнишь, что приближается олимпиада? Двадцать пятого. Готовишься?

– Какая олимпиада? – испугалась я. – Вы же говорили, Сорокину пошлете?

– Сорокину и тебя, – легко сказала Ольга Сергеевна. – Да не волнуйся, ты умная девочка. Тем более испанский преподаешь.

Я прикусила губу и, пробормотав: «Спасибо», взвалила рюкзак на плечо.

– Эй, трехъязычная личность! – окликнула меня Ольга Сергеевна. – Английский – прежде всего? Am I right?

– Yes, ma’am, – выдавила я.

Мы с ней часто перешучивались, но сегодня я не смогла улыбнуться в ответ. Хотя в рюкзаке появилось всего три новых листочка, он показался мне очень тяжелым…

Готовиться к олимпиаде по английскому означало зубрить все правила и исключения (особенно исключения!) день и ночь. А я могла думать только об одном: как мне справиться с Даной? Сработает ли моя «система»? И произведет ли впечатление на Розу Васильевну (и на Дану!) мой костюм?

Глава 15

Система

В пятницу я переминалась с ноги на ногу в знакомой прихожей, покашливая от резкого запаха духов, которыми Роза Васильевна, похоже, не обрызгала, а облила стены ванной.

Сама Роза Васильевна возвышалась, чуть согнувшись, над Даной и быстро причесывала ее густые каштановые волосы собственной деревянной расческой. О том, что расческа принадлежит няне, я догадалась по отсутствию нескольких зубчиков.

Полные белые руки то умело перехватывали волосы резинкой, то снова, рывками, принимались расчесывать Дану. Девочка иногда прикусывала нижнюю губу, морщась от боли, но терпела.