Читать книгу "Я – убийца - Себастьян Фитцек"

– Но из-за моей болезни и Карины он сделал исключение.

Карина. Штерн заштриховал ручкой пустое пространство букв в ее имени в своем блокноте и решил, что сегодня же спросит ее, что связывает их с мошенником. Она определенно выбрала Тифензее не просто так.

– Он задавал много вопросов. О лучших событиях в моей жизни. Где мне понравилось: в отпуске, у друзей или на ярмарке. Потом я должен был подумать о самом лучшем на Земле месте и закрыть глаза.

Погружение пациента в сомнамбулическое состояние… Штерн непроизвольно кивнул, когда описание Симона напомнило ему ключевое слово, на которое он много раз натыкался вчера вечером в Интернете. После необдуманного звонка Софи он уселся перед компьютером. Введя одно-единственное слово в поисковике, сразу же вышел на тысячи парапсихологических веб-страниц разных чокнутых и фанатов эзотерики; однако потом нашел и солидные источники, которые всерьез занимались темой регрессивного гипноза. Большинство предупреждали об опасностях. Многие, что удивительно, не ставили под сомнение возможность реинкарнации как таковой, но предостерегали о последствиях, вреде для психики, например, если подвергающийся регрессивному гипнозу повторно переживет во время сеанса сильную травму из своего прошлого.

– Я думал о красивом пляже, – продолжал Симон. – Где мы с друзьями веселимся на вечеринке и едим мороженое.

– Что случилось потом?

– Я почувствовал усталость. А затем доктор спросил меня, вижу ли я большой выключатель.

Зрачки Симона дрожали и дергались, и Штерн испугался, что мальчик от одних этих рассказов опять потеряет сознание. Но пока он еще не кашлял. От Карины Штерн знал, что после пережитой пневмонии это всегда предвестник эпилептического приступа или обморока. Как позавчера, в подвале.

– Я искал выключатель у себя в голове. Тот, которым можно включить и выключить свет.

– Нашел?

– Да. Не сразу, но нашел. Было как-то не по себе, потому что я держал глаза закрытыми.

Штерн знал, что сейчас последует. Чтобы манипулировать пациентом, терапевт должен отключить его сознание. Пластичное выключение сознания с помощью воображаемого выключателя считалось любимым методом. После этого парапсихолог мог спокойно внушить пациенту что угодно. Штерн только не понимал мотива, который мог толкнуть на это Тифензее. Почему Симон? Почему он выбрал именно смертельно больного мальчика с неоперабельным раком? И почему Карина всего этого не заметила? Она, конечно, фантазерка и верит в сверхъестественные явления, но ни за что бы не позволила использовать ребенка в таких дурных целях. Тем более собственного пациента.

– Сначала у меня не получалось. Я не мог его выключить, – продолжал Симон спокойным голосом. – Выключатель постоянно выскальзывал и возвращался в прежнее положение. Было смешно, но доктор Тифензее дал мне скотч.

– Скотч?

– Да. Понарошку. В моем воображении. Я должен был мысленно заклеить выключатель скотчем. У меня получилось, и я вошел в лифт.

Штерн ничего не сказал, чтобы больше не отвлекать мальчика на этом решающем месте. Потому что сейчас наконец начиналось самое интересное – непосредственно регрессивный гипноз. Путешествие в подсознание.

5

– В лифте была золотая латунная табличка с множеством кнопок. Я мог выбрать любую и нажал на «одиннадцать». Лифт дернулся, и я поехал вниз. Кабина опускалась очень долго. Когда наконец двери открылись, я сделал шаг вперед. Вышел и…

«…увидел мир до моего рождения», – мысленно продолжил за него Штерн и удивился, когда Симон закончил предложение совсем по-другому:

– …не увидел ничего. Совсем ничего. Вокруг меня все было черным.

Взгляд Симона снова прояснился. Он сделал еще один глоток яблочного сока. Когда мальчик снова поставил упаковку на поднос на прикроватной тумбочке, его футболка слегка задралась, и Штерн внутренне содрогнулся. На долю секунды на бедре Симона мелькнуло продолговатое родимое пятно.

«Шрамы из прошлой жизни!» – непроизвольно подумал он. Но изменение на коже нисколько не походило на родимое пятно Феликса. Или мальчика на видео. Однако неизбежно напомнило Штерну о статье Яна Стивенсона, которую он прочел сегодня утром. Умерший профессор и главный психиатр Виргинского университета был одним из немногих исследователей реинкарнации, чьи работы, посвященные изучению отдельных случаев, всерьез обсуждались признанными учеными. Стивенсон придерживался мнения, что рубцы, шрамы и родимые пятна являются своего рода картами души и отображают травмы и ранения человека в прошлой жизни. Канадец собрал сотни историй болезней и протоколов результатов вскрытия и нашел в них удивительные сходства с изменениями кожи у якобы реинкарнированных детей.

– Сейчас я не понимаю. – Штерн попытался снова полностью сконцентрироваться на словах Симона. – Откуда ты тогда знал о трупе, если даже не видел его на приеме у доктора Тифензее?

– Ну, вообще-то я кое-что видел. Но лишь когда проснулся. Карина сказала, я проспал два часа. Я еще помню, как расстроился. Это ведь был мой день рождения, а на улице уже стемнело.

– И когда ты проснулся, появились эти страшные воспоминания?

– Не сразу. А когда сел в машину, и Карина спросила меня, как все прошло. Тут я ей и рассказал. Про картинки.

– Какие картинки?

– Те, что у меня в голове. Все очень размыто, словно в темноте. Как будто я вижу сон и вот-вот проснусь. Понимаешь, о чем я?

– Да, наверное. – Штерн знал, о чем говорил Симон, но его собственные сны наяву были не такими больными. Разве что он думал о Феликсе.

Симон повернул голову к окну и задумчиво посмотрел на улицу. Сначала Штерн решил, что ребенок потерял интерес к разговору и сейчас вытащит из тумбочки компьютерную игру. Но затем он увидел, что губы мальчика беззвучно шевелятся. Вероятно, Симон подбирал подходящие слова, чтобы лучше объяснить свои ощущения.

– Как-то раз в приюте мне велели поменять лампочку в подвале, – начал он тихо. – Никто из нас не хотел этого делать. Все мы боялись туда спускаться. Поэтому тянули спички, и жребий пал на меня. Было и правда жутко. С потолка на проводе свисала голая лампочка. Она напоминала теннисный мяч. С желтым налетом, покрывшаяся паутиной и слоем пыли. И она издавала странные звуки. Как Йонас. Это мой друг. Он умеет очень громко хрустеть пальцами. Так и лампочка – включалась и выключалась, и каждый раз слышался треск, как когда Йонас щелкает суставами, пока кто-нибудь из взрослых не начнет говорить о ревматизме, и тогда он прекращает.

Штерн не задавал никаких дополнительных вопросов и не перебивал Симона. При этом смотрел на собственные руки, которые непроизвольно сложились, как для молитвы.

– Когда я спустился в подвал, где сушилось белье, услышал громкий треск, и лампочка замигала. Включалась и выключалась. То ненадолго становилось светло, то вдруг снова все погружалось во тьму. Но даже когда было светло, я видел не все. Лампочка была слишком грязная. А так как она мигала, казалось, что все вокруг движется. Конечно, я знал: с одной стороны развешано постельное белье и полотенца. А с другой стоят корзины с нашими штанами и футболками. Но свет дрожал сильнее, чем я сам, и я боялся, что за простынями кто-то стоит и сейчас схватит меня. Тогда я был совсем маленький и от страха чуть не наделал в штаны.