Читать книгу "Десятая заповедь - Валерий Фурса"

— Не нужен мне твой обед! И на глаза мне лучше больше не попадайся. Если еще когда надоедать начнешь, то мой Вася тебя по асфальту размажет. И не посмотрит, что вы с ним когда-то соседями были.

После тех слов его всего перекосило от злости. Не привык, видно, такой отпор получать. Да еще и от какой-то селючки. Змеей зашипел от злости.

— Ах, ты ж, ведьма карпатская! Да я не я буду, если моей не станешь! А надолго ли станешь, то только от меня зависить будет…

Она тогда только плюнула ему вслед. И отвернулась. Как от прокаженного.

А вскоре и Вася из помещения вышел. Оказывается, он и не ездил никуда. Хотела сначала ему все рассказать, но потом передумала. У него и так хлопот, хоть отбавляй. Зачем же ему еще и дополнительные неприятности? Сама с наглецом справилась. И впредь справляться будет. Ведь она — горянка!

Глава 8

Противно… Ой, как же противно на душе! Будто в нее не только наплевали, но и грубо влезли в грязных ботинках. Еще и безжалостно потоптались по тому, что он до сих пор считал чуть ли не самым святым. Конечно, нельзя делать окончательные выводы о работе милиции на основании поведения одного хама-милиционера при каких-то конкретных обстоятельствах. Вот только, один ли он такой, милиционер этот? К сожалению, нет. И все об этом знают. Но это хамство почему-то всегда кажется чем-то очень далеким. Оно где-то там, не у нас. Но ведь это только до тех пор, пока сам не встретишься с ним с глазу на глаз. А тогда уже — и недоумение, и разочарование, и чуть ли не жизненная катастрофа.

А если подойти к проблеме по-филисофски? Николай чуть улыбнулся, вспомнив свой любимый институтский предмет. При этом воспоминании даже стены камеры показались ему не такими уж мрачными и неприветливыми. Не зря ведь говорят: чтобы по-настоящему оценить тепло, надо хотя бы один раз замерзнуть. Хотя это довольно таки банально, но ведь это правда. Если бы мы не могли сравнивать противоположные понятия, то не имели бы никакой возможности надлежащим образом объяснить и обосновать те или иные явления.

До этого момента в жизни Николая встречались разные люди. Одних из них можно было уважать, других — жалеть, а к третьим относиться с пренебрежением. Но до сих пор ему не встречался никто, кого можно было откровенно ненавидеть.

Как ни странно, но даже к тому, еще никому не известному, субъекту, который посмел поднять руку на его друга, ненависти он не испытывал. Ведь нельзя ненавидеть какого-то абстрактного человека. Такое чувство может возникнуть только по отношению к кому-то конкретному. Притом, в связи с, опять же, какими-то конкретными обстоятельствами. Как вот к полицай-Макару, например.

Хотя, если тщательно во всем разобраться, то ничего удивительного в его поведении и нет. Ну, каких таких умственных способностей можно ожидать от человека, в мозгах у которого только одна извилина? Да и та — след от фуражки. А если извилина у него только одна, то вряд ли такой человек способен на что-то разумное.

«Стоп! Остановись, Колька!» — отозвалось его уязвленное второе «Я». — С такой «философией» ты хама-милиционера если и не реабилитируешь полностью, то в достаточной мере обелишь. А ведь черного кобеля не отмоешь добела. Хоть со стиральным порошком его отмывай, хоть с хлоркой. А если еще и найдешь разумное объяснение истоков его хамства, то даже извинить его сможешь…»

«Ну, уж нет! Извинять его я не буду, — возразил он своему внутреннему голосу. — И не пожелаю. До самого министра дойду, а Макара из милиции выгоню! Чтобы честь офицерскую не марал. И зарплату да пенсию незаслуженную не получал. Ведь он не просто надо мной поиздевался. Он превосходство свое надо мною показать хотел. Превосходство, которое, по его мнению, ему мундир милицейский дает. А отбери у него этот мундир, то он, как тот голый король будет. Что-то и не то, и не се… Всем людям на смех.

Вот, таким образом размышляя о категориях вечных и ежедневных, и сравнивая их с серостью текущего момента, Николай мерял шагами камеру предварительного заключения, пытаясь хоть немного успокоиться и направить свои мысли на что-то более полезное. А так как мотивы убийства Василия у него никак не вырисовывались, то вспомнилась ему их совместная работа. И не решенные до сих пор проблемы. Те проблемы, которые теперь ему придется решать самому.

В их тандеме Василий был явно выраженным лидером. И хотя сам Николай таким лидером себя никогда не считал, но, быстрее всего, без него самого и тандема никакого не было бы. Он умел ставить проблемы, умел находить их даже там, где их, казалось, и быть-то не должно. Возможно, кто-то другой давно махнул бы рукой на вечные сомнения своего компаньона. Но именно Василий умел всегда терпеливо выслушать друга, умел увидеть рациональные зерна в его размышлениях и, что очень важно, всегда довольно быстро находил пути решения всех этих проблем. Николай даже иногда удивлялся, как просто это у него получается. Вот хотя бы и то, как он пацанов организовал.

Все началось с разговора у Ивана Ивановича. Разговора о том, что лес зарастает и что чистить его надобно, но некому… А уже через три дня бригада из пяти мальчишек чистила тот лес, аж шумел он за ними. Это Василий сына своей соседки, их работницы, к общественно-полезному труду приобщил. А то не раз жаловалась Никодимовна, что сын без отца растет и что поддается негативному влиянию улицы.

В первый же вечер, после разговора с Иваном Ивановичем, Василий пригласил Петра к себе во двор.

— Вот смотрю я на тебя, Петька, и удивляюсь, — начал топтать тропинку к сердцу мальчишки. — И вымахал ты, ничего себе, и восьмой класс уже кончик, а все пацан пацаном. Как пятиклассник какой-то.

— А, что, — набычился подросток. — И погулять нельзя? Я ведь матери помогаю. Дрова колю, грядки полю-поливаю, если накажет. В хате подметаю…

— Эх, ты! «Если накажет»… А чтобы сам? Если без «накажет»? Тогда что? Из рогатки по воробьям стрелять?…

— Ну-у, фонарей я, все-таки, не бью…

— Слава Богу, хоть злостным хулиганством не занимаешься. А воробьев стрелять, между прочим, это тоже хулиганство. Хотя и не такое злостное. Чем-то полезным тебе бы заняться. Смотри, и дело для души себе подобрал бы.

— А вы на работу меня возьмите! Вот и увидите, что я не только хулиганить могу!..

И столько надежды было в этих простых словах подростка, что Василий даже чуть вздрогнул от мысли о той социальной несправедливости, которая нынче властвует в обществе. Ведь ни работы для родителей путевой, ни кружков да секций спортивных для молодежи. Еще и перспективы на будущее совсем безрадостные. Но вида не подал. Решил, будто шутя, довести разговор до конца.

— Работу я тебе мог бы дать. Но осилишь ли? Не бросишь ли порученное тебе дело через час-два и не махнешь на речку купаться? Или еще куда-то, только бы от порученного тебе дела подальше?

Петьке все еще не верилось, что разговаривают с ним по серьезному. Но вспомнились материны рассказы о Василии Васильевичу, как о человеке суровом, серьезном, но справедливом. О человеке, который никогда слов на ветер не бросает. Если он что-то говорит, то только о конкретных вещах. А людей, с которыми работает, и ценит, и уважает.