Читать книгу "Лунные любовники - Джастин Дэйвис"

— Простите, Эмма, — тихо сказал Харлан. Его голос звучал почти ласково.

Не сводя глаз со зловещего доказательства того, что Уэйн вел жизнь еще худшую, чем она предполагала, Эмма пробормотала:

— Вы не виноваты.

Или виноват?

Усталость в глазах Харлана — что это? Результат болезни или травм? Пресыщенность увиденным в жизни? Или отображение злого духа, ведущего к погибели других людей? Эмма всегда представляла глаза торговца наркотиками именно такими: иногда затравленными, иногда пустыми и холодными.

Но в глазах Харлана была еще и боль, а разве тот, кто имеет дело с наркотиками, чувствует подобное? Когда несешь смерть, теряешь чувствительность.

Эмма смотрела на Харлана по-новому, будто все это время носила шоры, а теперь они сорваны. Его худоба… Разве наркоманы не отличаются истощенностью? Может быть, он торговец наркотиками, может, просто наркоман, затянувший поддающегося внушению Уэйна в свой страшный мир. Страдать лучше в компании с кем-то — может быть, он просто ненавидел употреблять наркотики в одиночестве? Наверное поэтому иногда Харлан с такой неохотой вел беседу и всегда страстно жаждал убраться с глаз долой: не желал, чтобы, внимательно рассмотрев его, кто-нибудь догадался, что он измотан наркотиками или находится под действием дозы.

«Прекрати! — приказала себе Эмма. — Он здесь, чтобы помочь тебе. Он только этим и занимается с тех пор, как ты приехала сюда».

— Леди, вы говорите, что я невиновен, но ваши глаза вопят об обратном, — произнес Харлан.

Он настолько точно определил, словно прочел, выражение в ее глазах, что она испугалась, не успев смутиться от его догадки. Но разве может виновный человек так смотреть?

Потом он отвернулся и быстро закончил сортировку, уже ничего не объясняя. Бросив последний предмет в резервную коробку, Харлан отряхнул руки и повернулся к Эмме.

— Кому бы вы ни продали парусник, наверняка это будут люди, имеющие отношение к морю. Пусть они и разберутся в этом, — сказал он непреклонным голосом, указывая рукой на резервную коробку.

Не говоря больше ни слова, он осторожно прошел мимо Эммы, стараясь не слишком приближаться к ней. В дверях Харлан остановился и взглянул на нее через плечо.

— Между преданностью и слепотой очень тонкая грань, — промолвил он и вышел.

Эмма слышала его шаги на сходнях, ведущих на причал, и потом еще очень долго стояла, уставившись на серебристый цилиндр.

Харлан оставил ей весьма опасные улики, и теперь она ломала голову, как с этим поступить. Не хватало только быть пойманной с наркотиками! Впрочем, визит полиции сюда маловероятен, хотя если Уэйн сам употребляет наркотики…

Эмма так мало понимала в этом. Она лишь знала, что наркотики существуют — несколько ее приятелей в колледже экспериментировали с различной дрянью. Но Эмма была уверена, что сама никогда не рискнет.

Между преданностью и слепотой очень тонкая грань…

Была ли она слепа по отношению к Уэйну? Права ли была их семья и она сама или все они потерпели провал? Может быть, этой фразой Харлан заявлял о своей невиновности? Упрекал ли он ее в том, что она ищет способ выгородить Уэйна и повесить вину на него, Харлана?

Эмма медленно вышла из мастерской и по узкому коридору направилась в каюту. Вынув из своей сумки ежедневник, она открыла его маленький кармашек, в который не заглядывала с момента получения известия об Уэйне.

Эмма помедлила, собираясь с силами, прежде чем достать первую фотографию. Фотография была сделана летом, в день, который они всей семьей проводили у горного озера, в более счастливые времена. Эмма и Уэйн сидели на залитом солнцем камне и улыбались в объектив, всем своим видом выказывая нетерпение детей, которых родители по своей прихоти оторвали от игры и заставили достаточно долго сидеть неподвижно.

— Они тогда еще любили меня, — сказал Уэйн, когда Эмма показала ему это фото, найденное в коробке со старыми фотографиями.

— А когда они начали тебя ненавидеть? — спросила она, не оспаривая его заявление: сама видела слишком много доказательств этому. — Что произошло?

— Ты думаешь, я не спрашивал себя более сотни раз? Я не знаю. Конечно, время от времени я попадаю в неприятные ситуации, это случается почти с каждым парнем моего возраста, — он посмотрел на нее со странным, непонятным ей выражением лица. — Ты знаешь, мне бы следовало ненавидеть тебя.

— Меня? — Эмма была крайне удивлена.

— Сколько себя помню, мне всегда ставили тебя в пример: почему ты не можешь быть похожим на Эмму? Эмма никогда так не расстраивает своих родителей. Эмма — идеальный ребенок, идеальная девочка, идеальный подросток… Кругом идеальная!

— Я рада, что ты не испытываешь ко мне ненависти, — сказала она тогда.

Сколько раз потом она думала, что если бы родители Уэйна действительно так ненавидели сына, то не беспокоились бы за него и не приводили в пример ее. Просто, не справившись с воспитанием подростка, они чувствовали вину и одновременно раздражение, вот это все и выливалось в открытую неприязнь.

Между преданностью и слепотой очень тонкая грань…

Эмма взяла вторую фотографию. Это было выпускное фото Уэйна. Снимок плохо скрывал выражение смятения на лице. Упрямо вздернутый подбородок, поджатые губы, вспышка раздражения во взгляде резали глаза. Эмма внимательно рассматривала фотографию, удивляясь, что не замечала этого раньше. А может, просто отказывалась замечать?

Сегодня ночью его опять прихватило. Сегодня ночью, наполненной преследующими его призраками, ужасом и воспоминаниями о нестерпимой боли, он пожелал никогда не засыпать.

То, что ситуация, в которую попал Харлан, произошла из-за его собственной ошибки, только усугубляло его положение. Проведя годы в море, в поисках путей в бухты и заливы, куда никто до него не заходил, он сделал простой и, как оказалось в этот раз, почти смертельный для него шаг — высадился на землю.

Харлан проснулся в поту: его футболка намокла, тренировочные брюки стали влажными — теперь это привычно. Он поднялся, сбросил одежду и направился в душ. Облившись холодной водой, от которой перехватывало дыхание, он вытерся полотенцем. Сдержав побуждение проверить, исчезают ли шрамы, натянул джинсы, схватил рубашку и пошел на верхнюю палубу. Воздух еще больше освежил обнаженную грудь и снизил температуру тела до приемлемой.

Было полнолуние. Харлан вдруг вздрогнул и надел рубашку. Его схватили в полнолуние! Память о серебристом свете луны, превращающем тех людей в демонов ночи, никогда не покидала его. С тех пор лунный свет раздражал Харлана.

Он нашел шезлонг в конце палубы. Подняв его, Харлан специально повернул его таким образом, чтобы спинка была обращена на «Прелестницу». А затем уселся в шезлонг и уставился на полную луну, желая расслабиться и успокоиться.

И тут он увидел ее — она шла по причалу, волосы мерцали в серебристом свете.