Читать книгу "Немного солнца для Скарлетт - Наталия Миронина"

Майлз тут же поспешил на помощь ей:

– Я присоединяюсь к словам благодарности!

Команда – это очень важно! Мне ли, режиссеру, этого не знать!

Расходились уже под утро. Этот город покорился им, и чувства их были сродни чувствам победителей всех времен. Они растянулись шеренгой на узкой улочке, они дружно шагали навстречу новому дню, дню, в который они войдут совсем в другом качестве. Они были счастливы, забыв все волнения, все размолвки, все обиды. Они в последний раз были вместе, они в последний раз были так дружны, они завершили свой путь, и теперь уже вряд ли кино и жизнь сведут их вместе. Но пока они не покинули этот город, они – команда победителей.

– Анна, дорогая, я устал так, что даже рассказать не могу! – Гроув обнял жену, и это послужило сигналом для остальных. Все стали прощаться, обещая назавтра встретиться вновь. Им предстояла большая пресс-конференция, им предстояли интервью, съемки на телевидении. Их ждало еще закрытие фестиваля, а потом они разъедутся, и этот день, эта ночь станут историей.

– Летти, я вас провожу. – Стив Майлз наконец победил несвойственное ему стеснение.

– Хорошо, – радостно согласилась Летти. Она продолжала все так же счастливо улыбаться.

– Я кажусь себе сейчас ужасно глупой, – призналась она Майлзу, когда они отошли подальше от всех.

– Это почему же? – Майлз сурово пыхтел трубкой.

– Я все время улыбаюсь. Я все время радуюсь.

– Это плохо?

– Это не очень нормально, – расхохоталась Летти, – человеку необходимо быть серьезным.

– Ну, мне кажется, что серьезным все время быть нельзя. Да и невозможно. – Майлз улыбнулся. Состояние этой девушки было ему понятно – она впервые оказалась в таком месте. И ей посчастливилось – она оказалась среди победителей. Как же тут не радоваться, тут голову снесет от эмоций!

– Мне не верится, мне вообще не верится, что это происходит со мной. Вы знаете, Стив, сначала я не верила, что меня возьмут художником по костюмам в ваш фильм. Это же такая случайность!

– Ваши работы оказались лучшими. Я же и отобрал их. – Майлз рассмеялся.

– Так это вы?! Благодаря вам мне так повезло?! – Летти широко раскрыла глаза. – Я думала ваша ассистентка это решала.

– Нет. Решал я.

– Тогда это везение вдвойне! Вы даже не понимаете, какое это везение! Ведь я сделала эскизы случайно. Понимаете, совершенно случайно. Я приехала к своей тете, а она как раз с кем-то обсуждала сценарий. А потом повернулась и говорит: «Вот чем лошадей своих лепить, лучше нарисуй красивые платья!» Я так тогда разозлилась! Понимаете, у меня в семье не могут пережить мое решение…

– Летти, постойте. Дайте я вас сразу же поправлю.

– Да, извините!

– Летти, дорогая! Никогда никому не говорите ничего подобного! Никогда не говорите, что ваши успехи случайны. Что это стечение обстоятельств, чья-то помощь, шутка, спор и так далее.

– Это почему же?!

– Потому что все должны считать, что на своем месте вы оказались именно потому, что шли к этой цели упрямо, вкалывая по двенадцать часов в сутки. Все должны помнить, что у вас, помимо усердия и трудолюбия, есть талант. В вас есть искра, которую невозможно не заметить! Именно благодаря этому – таланту и трудолюбию – вы оказались там, где оказались! Никакого везения, никаких случайностей в карьере не бывает. Во всяком случае, об этом во всеуслышание говорить не принято.

– Хорошо, – быстро согласилась Летти. – Я это учту.

Она отлично знала, как от правильного слова порой зависит успех.

– Но вам-то можно сказать, что я вообще-то еще учусь. – Летти улыбнулась. – Я учусь в Академии художеств и собираюсь стать скульптором.

– Кем? – Майлз даже остановился.

– Вот-вот, точно такое выражение лица у всех моих многочисленных родственников, когда я заговариваю о будущей профессии.

– Погодите-ка, скульптор – это молоток, резец и прочие мужские инструменты. Скульптор – это глыбы мрамора и гранита. А в вас, по-моему, не более тридцати фунтов живого веса?!

– Чуть меньше, – Летти поправила его. – Но при чем тут это? Да, женщин, которые занимаются такими вещами, немного. Я и сейчас на своем факультете одна.

– И что же вы будете делать, когда закончите академию? – Майлз теперь пыхтел трубкой, как старый пакетбот.

– Тетя утверждает, что мне придется склепы для старых итальянских семей ваять.

– Что ж, без денег вы не останетесь, – рассмеялся Майлз. – А если серьезно? Понимаете, я, конечно, не специалист, но, насколько я помню, одним из последних настоящих скульпторов был Роден?

– О, что вы! – рассмеялась Летти. – После него были скульпторы.

– Нет, вы, наверное, меня не поняли. – Стив Майлз вдруг стал серьезен. – Я не имею в виду тех, кто скреплял проволочки, крепил к ним деревяшки и клеил к этому пластмассу. Я имею в виду тех, кто был способен и не ленился заниматься резьбой или моделированием.

– Вы понимаете разницу между этими двумя приемами?

– Да, представьте себе. Резьба – это когда отсекают все лишнее. И из глыбы мрамора получают прелестное женское лицо. А моделирование – это когда лепят скульптуру, а потом ее отливают в металле. Летти, я достаточно грамотный, чтобы не вестись на всякий там джанк-арт!

– Джанк-арт – это скорее коллаж из…

– Из мусора – будем откровенны.

– Стив, мне тоже ближе традиционная скульптура, но согласитесь, что новые формы неизбежны.

– Летти, пусть в это играют лентяи, которым хочется иметь много дармовых денег. Никто и никогда меня не убедит в том, что на одну ступень можно поставить Микеланджело и Раушенберга.

– Честно говоря, и я так думаю. – Летти улыбнулась. – И поэтому буду заниматься традиционной скульптурой.

– Это очень обнадеживает. – Стив Майлз был совершенно серьезен. – И у вас есть планы, мечта? Вы же что-то хотите сделать такое, что до вас никто не делал?

– Конечно, но на эту тему как-то смешно рассуждать, Стив. Я не могу об этом говорить, еще много времени надо учиться.

– Понятно, – произнес с уважением Майлз. В этой девушке, которая выбрала такое необычное для женщины творчество, было что-то чрезвычайно серьезное.

– А вообще у нас жестокие профессии. У всех нас, кто работает в искусстве. – Майлз замедлил шаг. Его спутница была высокого роста, но очень худенькая. В своем, скорее всего, первом настоящем вечернем платье она казалась совсем ребенком. Контраст между стоящей колом жесткой блестящей тканью органди и худенькими загорелыми длинными ногами и тонкими руками был так разителен, что Майлз вдруг подумал, что художник, который смог нарисовать такие прелестные наряды для фильма, мог бы себя одеть в более подходящий наряд.