Читать книгу "Заговор в Уайтчепеле - Энн Перри"

– В самом деле? – Она вопросительно подняла брови. – И почему это должно было мешать мне читать его газету? Я никогда не думала, что люди сообщают новости, не отфильтровав их через свои собственные предрассудки. Они у него сильнее, чем у большинства людей?

– Думаю, да. И он пропагандирует их при каждом удобном случае.

По спине пожилой леди пробежал холодок. Стоило ли удивляться? Она снова, на сей раз внимательнее, посмотрела на издателя. Пронзительный взгляд, мужественное, умное лицо, отражающее сильные эмоции… Он показался ей человеком, не привыкшим уступать в чем-либо кому бы то ни было, обладающим добрым нравом, но при этом чрезвычайно вспыльчивым и страшным в гневе. Но первое впечатление могло быть обманчивым.

– Не хотите познакомиться с ним? – спросил Карлайл, взглянув на Веспасию с любопытством.

– Возможно, – ответила она. – Но я определенно не хочу, чтобы он знал об этом.

Ее собеседник ухмыльнулся.

– Я позабочусь о том, чтобы он не узнал. Он будет уверен в том, что это его идея, и будет очень благодарен мне за помощь в ее осуществлении.

– Сомерсет, ваше поведение граничит с дерзостью, – сказала Веспасия, испытывая к нему прилив нежности.

Он был смелым, нелепым и непоколебимым в своих убеждениях. Под налетом легкомысленности в нем скрывалась своеобразная, утонченная натура. А леди Камминг-Гульд всегда импонировали эксцентричные люди.

* * *

Было уже за полночь, и Веспасия начала подумывать, имеет ли смысл оставаться здесь дольше, когда до ее слуха донесся голос, отбросивший ее на полстолетия в прошлое, в незабываемое римское лето: 1848 год, год революций, разразившихся по всей Европе. Это было бурное время, слишком короткое и наполненное эйфорией. Подобно лесному пожару, мечты о свободе захлестнули Францию, Германию, Австро-Венгрию и Италию. Но этим мечтам не суждено было сбыться. Рушились баррикады, гибли люди, священники и короли вновь обретали власть. Надежды на реформы были растоптаны солдатскими сапогами. В Риме это были сапоги французских солдат Наполеона III.

Пожилая леди даже не повернула головы. Это могло быть только эхо, игра воображения. Вероятно, это был голос какого-нибудь итальянского дипломата – возможно, из той же области и даже из того же города. Она думала, что забыла его, забыла тот беспокойный год, исполненный страсти и надежды, насыщенный смелостью и болью и завершившийся утратой…

После этого Веспасия приезжала в Италию, но больше никогда не была в Риме. Она всегда находила предлог, чтобы не заезжать туда, будучи не в состоянии объяснить почему. Это была отдельная часть жизни, далекая от ее замужества, Лондона и даже от недавних приключений с замечательным полицейским Томасом Питтом. Мог ли кто-нибудь вообразить, что Веспасия Камминг-Гульд, олицетворение аристократизма, связанная кровными узами с половиной королевских домов Европы, способна объединить усилия с сыном егеря, который стал полицейским? Но беспокойство по поводу того, что могут подумать о них другие, подорвало здоровье половины ее знакомых, лишив их радостей жизни.

Она все-таки повернулась на голос. Это было сильнее ее.

В десяти футах от пожилой дамы стоял мужчина примерно ее возраста. Когда они познакомились, ему было двадцать с небольшим. Он был стройным, темноволосым, гибким, словно танцовщик, с голосом, наполнявшим ее сны. Теперь же его волосы поседели, фигура стала чуть более грузной, но разлет бровей и улыбка оставались прежними.

Он беседовал с каким-то мужчиной и, словно почувствовав взгляд Веспасии, повернулся к ней. По его глазам нетрудно было догадаться, что он мгновенно узнал ее – без каких-либо сомнений или колебаний.

И тут Веспасия испугалась. Могла ли действительность соответствовать воспоминаниям? Не обманывалась ли она по поводу того, что произошло в реальности, путая желаемое с действительным? Напоминала ли она сейчас, хотя бы отдаленно, себя в молодости? Не лишили ли ее приобретенные с возрастом опыт и мудрость способности мечтать? Нуждалась ли она в том, чтобы увидеть его в расцвете молодости – с освещенным римским солнцем лицом, с ружьем в руке, стоящего на баррикаде, готового отдать жизнь за республику?

Мужчина направился в ее сторону. Леди Камминг-Гульд охватила паника, но выработанная годами самодисциплина не позволила ей двинуться с места. Он остановился перед ней, и ее сердце гулко забилось в груди. За свою жизнь она любила неоднократно – иногда со страстью, иногда со смехом, а чаще всего с нежностью, – но никого так, как Марио Корена.

– Леди Веспасия, – сказал он довольно официальным тоном, словно они были всего лишь знакомыми.

Однако ее имя мужчина выговорил с нежностью – в конце концов, оно имело древнеримское происхождение, о чем она узнала от него столько лет назад. Император Веспасиан отнюдь не был героем.

Следовало ли и ей держаться с ним столь же официально? Ведь когда-то их объединяли надежда, страсть и трагедия. Это было похоже на отречение.

Поблизости никого не было.

– Марио…

Так странно было произносить это имя вновь. В последний раз Веспасия шептала его в темноте. Тогда в горле у нее стоял комок, а лицо заливали слезы. В Рим входили французские войска. Мадзини сдался, чтобы спасти людей. Гарибальди ушел на север, в направлении Венеции; его беременная жена сражалась рядом с ним, одетая в мужскую одежду, с ружьем в руках. Вернувшийся Папа одним росчерком пера отменил все реформы и упразднил все свободы.

Но это было в прошлом. А Италия впоследствии объединилась – по крайней мере, эта мечта нашла свое воплощение.

Корена пристально всматривался в лицо своей давней возлюбленной. Она надеялась не услышать от него слов о ее немеркнущей красоте; для него ее красота никогда не имела значения.

Может быть, ей нужно что-нибудь сказать, чтобы опередить его? Какая-нибудь банальность была бы сейчас невыносима. Но если она заговорит, то никогда не узнает… Времени для игр не оставалось.

– Я часто представлял нашу встречу, – сказал наконец Марио. – Никогда не думал, что она может произойти… вплоть до сегодняшнего дня. – Он едва заметно пожал плечами. – Я приехал в Лондон неделю назад, и все это время, находясь здесь, не мог не думать о вас. Никак не мог решить, следует ли разыскать вас или лучше не тревожить душу. Затем кто-то упомянул ваше имя, и прошлое вернулось ко мне, как будто все это произошло вчера, и я ничего не мог с собой поделать. Я подумал, что вы будете здесь.

Он окинул взглядом великолепный зал с его гладкими колоннами и ослепительными люстрами, наполненный музыкой и смехом. Веспасия прекрасно понимала, что он хотел сказать. Это был ее мир – мир денег и привилегий, добытых кровью. Может быть, они и были заработаны в далеком прошлом, но отнюдь не этими мужчинами и женщинами, собравшимися здесь.

Леди Камминг-Гульд легко могла бы возобновить старый спор, но не хотела этого. С таким же отчаянием, как и он, Веспасия верила в революцию в Риме. Во время осады она дни и ночи трудилась в госпиталях – ухаживала за ранеными, приносила солдатам воду и еду, а потом даже стреляла из ружья, стоя плечом к плечу с последними защитниками. И она поняла, почему, когда Марио пришлось выбирать между любовью и республикой, он выбрал свои идеалы. Душевная боль от этого так никогда и не покинула ее до конца, даже по прошествии всех этих лет. Но если б он сделал другой выбор, было бы еще хуже. Веспасия не могла любить его точно так же, поскольку знала, во что он верил.