Читать книгу "Один из лучших дней (сборник) - Яна Жемойтелите"

Однако ночь пришла и прошла в сомнениях и раздумьях.

А с самого утра, стоит мне только обосноваться за своей кафедрой, звонит этот, желающий пообщаться.

– Тебе не кажется, что мир удивительно абсурден? – пытает он.

– Кажется. Я только вчера думала об этом. – Я решаю ни в чем ему не перечить, так как при отсутствии оппонента он сам вынужден развивать тему.

– И что мы вынуждены принимать этот абсурд, чтобы как-то закрепиться в нем?

– А то! Вот я, например, на днях купила на барахолке совершенно новое пальто за 500 рублей. В магазине оно стоило бы тысяч пять, а то и пятнадцать. Но это же абсурд, когда одна и та же вещь в разных местах самореализуется по-разному. Тот же разбитый унитаз на помойке будет стоять как хлам. А на аукционе современного искусства кто-то купит его за миллион долларов как предмет, символизирующий крах цивилизации.

Он некоторое время молчит, потом наконец находится:

– Вам, женщинам, свойственно переводить все на бытовые рельсы. А между тем проблема гораздо глубже.

– Крах цивилизации – разве же это бытовщина?

– Ну, может быть. К тому же в мире практически не осталось ничего настоящего.

– Ты молочные продукты имеешь в виду?

– Почему молочные?

– Потому что молоко сперва переводится в порошок, а из порошка опять делают молочные продукты. Разве же это не абсурдно?

– Я вовсе не молоко имел в виду.

– А что?

– Хотя бы даже чувства. Давно ли ты испытывала настоящую радость? И не от покупки пальто, а по более серьезному поводу. Или даже без повода, чистую радость жизни.

Теперь молчу я. Странно, но в его голосе чудятся какие-то знакомые нотки. Где я могла их слышать? «Тот голос в телефонной трубке, он мне как будто бы знаком».

– А искреннее сочувствие? Злость? Ярость? – наседает он. – Или наши эмоции – только робкие всплески в огромном море бесчувствия? – (Последнюю фразу он наверняка приготовил заранее.) – Я уже не говорю про любовь.

– И не говори, – вклиниваюсь я. – Я не хочу никакой любви. И слышать о ней не хочу.

– Хм. А чего же ты тогда хочешь? Ты для себя хотя бы можешь определить?

– Ну, сегодня, по крайней мере, хочу купить одной старухе голубые носки.

– Это важно? Для нее или для тебя?

– Для меня. Не хочу обманывать ожидания.

– Ну вот видишь, ты опять сказала, чего ты НЕ хочешь. А я спрашиваю, чего ты хочешь.

Нет, он точно психопат.

– Слушай, Анима, или как там тебя, – грубовато говорю я. – Не забывай, что ты в библиотеку звонишь, читатели в очереди стоят. – И я вешаю трубку.

А сам-то он чего хочет? Как это я не догадалась спросить? Или он именно того и добивается, чтобы обозначила проблему? Желанья, что толку напрасно и вечно желать? А годы проходят. Да уже прошли, чего уж там! Кстати, откуда ему известно, что анима – это архетипические структуры, связанные с эмоциями? Ведь рядовой гражданин вряд ли это знает. Может, он наш читатель? Тогда стоит выяснить, кто часто берет книги по психоанализу. В КИБО ездят бестселлеры и дамские романы – то, что можно именно почитать перед сном. Психоанализ – это специальная литература, которая хранится на ярусах и выдается по требованию. Посмотреть в электронном каталоге, что там у нас есть по Юнгу?

Каталог выдает пять-шесть наименований, в том числе в порядке издевательства «Геронтологическую сексопатологию» отнюдь не Юнга. А вообще – не густо. Для начала я выбираю «Архетип и символ», «Душа и миф. Шесть архетипов» и «Символы трансформации», последнюю книгу – чисто по наитию, заполняю листки требований. Когда минут через двадцать лифт доставляет мой заказ из книгохранения – эврика! – все три книги брал один и тот же читатель, судя по номеру читательского. Неужели я его вычислила? Я тут же захожу в базу данных. Читательский билет принадлежит моего сыну Владьке. Это он брал все три книги, как будто не мог попросить: «Мам, принеси». Да-а. Я давно знала, что родители не учителя. Оказывается, они еще и не библиотекари. А все-таки радует, что Владька тайно посещает наше заведение. У некоторых сотрудников дети даже не записаны в библиотеку!

В довершение под конец дня звонит косметическая фирма, навязывая тестовый сеанс омоложения совершенно бесплатно. Я рявкаю в ответ, что работаю в библиотеке, поэтому мне уже ничто не поможет. Как ни странно, это их отрезвляет. И вот, выскочив из своего закутка, в котором «темно и пыльно», на свежий воздух, я думаю, а не обманываю ли я себя, ну, в том смысле, что уже ничего не хочу. Завтра, кстати, пятница, на шесть часов назначена Маринкина презентация. Однако не это главное. На презентацию придет Павел, как и обещал. То есть мы с ним договорились, что встретимся в пятницу, а до пятницы я бы не хотела предпринимать никаких действий. Ни решительных, вообще никаких. Однако кое-что предпринять все-таки придется, потому что мне решительно нечего надеть. В джинсах и свитере за зиму ходить надоело. К тому же то и другое выглядит довольно потерто.

Через полчаса я с вожделением роюсь в куче тряпья на известной барахолке и при этом соображаю с легким восторгом: «Какое счастье быть женщиной!» Нет, правда. Разве можно представить, чтобы мужчина столь же сладострастно рылся в поношенной одежде? Да я бы сама его уважать перестала. А мне это можно! Бюджетнице – да не ходить на барахолку? В прошлом году в день привоза я всякий раз встречала здесь одну свою знакомую, известную модницу, которая тут же принималась оправдываться: «Я зашла совершенно случайно…» Может быть, во мне таки заговорила эта самая анима, которую разбудил психопат? Почему-то этот дурацкий разговор с ним не отпускает, и вот, роясь в тряпье, я как будто продолжаю досказывать ему мысли по поводу. Что жизнь окончательно отделилась от человека – мне наконец удается это сформулировать, поэтому существование и кажется столь пустым, бессмысленным и ненастоящим. Что человек отделился от процесса производства и больше не видит результатов своего труда. Ну, может, где-то в Китае еще и видит, а здесь товары, прошедшие первый круг потребления, попадают в кучи отбросов, в которых роемся мы, как помойные голуби, и радуемся обноскам. И утешаемся мыслью, что зато мы если не производим, то храним духовные ценности, а значит, имеем право быть убогими и рыться в кучах тряпья.

В это же время другое, потребительское Я замечает на вешалке весьма стильное платьице, которое именно по этой причине никто до сих пор не взял. Барахольщики предпочитают вещи стандартные и практичные, не удостаивая вниманием всякую экзотику. Однако платьице весьма даже импозантное, с «рваным» асимметричным подолом и дорожкой стразов от плеча к талии и дальше, к самым коленкам, по типу расширяющегося звездного пути. Надев такое платьице, человек как бы примеряет на себя подобие Галактики и становится полноправным гражданином Вселенной. Возможно, таким образом мое сознание просто-напросто дистанцируется от необходимости носить обноски, и это тоже в некотором роде травма детского возраста, потому что я все школьные годы донашивала одежду за двоюродными сестрами. И от того, что я это понимаю и даже анализирую, может быть, становится легче, а может, я сознательно загоняю эту самую травму в бессознательное. А есть еще вариант, что я действую по усвоенной в детстве модели поведения, что незапамятное тряпье еще вполне возможно носить. Да какая разница! В примерочной я натягиваю на себя Галактику, слегка изгвазданную по подолу «черными дырами», рождением и смертью звезд, ядерным синтезом и прочими мистериальными штуками, о которых мне вообще довольно мало известно, однако как приятно вписывать себя в Космос! И вот, взглянув из своего звездного далека на Землю, то есть на те же горы тряпья по сто пятьдесят рублей, выложенные в лотках в центре зала, я вижу прямо перед собой Водопьянова.